Земля несбывшихся надежд
Шрифт:
Лакшмнан и я сдавали выпускные экзамены вместе. В этот раз накануне он не занимался.
— Я смогу вспомнить то, что учил в прошлом году, — самонадеянно объявлял он, надевая вечером туфли, чтобы идти гулять. Когда же пришли результаты, он смог получить только вторую степень. Рамачандран в прошлом году получил первую и учился в Сэндхерстском военном училище в Англии. Он сфотографировался, сидя в кресле чистильщика обуви, и прислал снимок домой с подписью: Посмотрите, чего я достиг. Теперь колониальные хозяева чистят мне туфли.
Со второй степенью максимум, на что мог рассчитывать Лакшмнан, было место чиновника по трудоустройству в Правительственном ведомстве, но даже этот вариант был для него закрыт, так
Лакшмнан был взбешен и разочарован. Я помню, как он часами нервно и торопливо метался взад и вперед по гостиной, как обезьяна в клетке. В другие дни он сидел в гостиной и бесконечно курил, рассеянно тарабаня пальцами по деревянному столу, глядя в никуда, перед горой беспорядочно разбросанных пустых пачек из-под сигарет и пепельницей, полной погасших окурков. Много недель он разглагольствовал и бушевал по поводу того, как ему не везет, и затем, наконец, стиснув зубы от злости, присоединился ко мне — работать учителем. Это было плохое решение. Как он ненавидел преподавание! Проходя по коридору мимо его класса, я видела, что он ведет урок со сжатыми кулаками.
Система образования в наши дни работала так, что к работе учителя вас готовили три месяца. Каждые выходные нужно было ехать в другое место, где и проходила подготовка. Лакшмнан захотел проходить такую подготовку в Сингапуре. Но тянулся он на самом деле не к знаниям, а к ярким городским огням. Он был по-настоящему захвачен этой идеей и впервые почувствовал себя человеком, особенно после постоянных конфликтов со всеми нами. Ему было так тяжело и он так долго был несчастлив, что мама решила отправить его в Сингапур. Ей было жалко видеть его сидящим в гостиной, нетерпеливого и беспокойного, курившего пачку за пачкой сигареты. В тот день они сидели в гостиной и обсуждали организационные вопросы воплощения этой идеи.
Мой брат Севенес читал в спальне книжку комиксов, когда внезапно в голове его раздался голос. Комиксы неожиданно вывалились из его задрожавших пальцев. Это был голос, который он ждал столько долгих лет, что почти забыл его. К нему обращалась она. Он выскочил из кровати.
«Не дайте ему уехать», — сказал голос.
Он немедленно побежал в гостиную и порывисто объявил, что Мохини сказала ему, что Лакшмнан не должен ехать. Сначала на лице Лакшмнана отразился шок, потом боль, жуткая боль. Он по-прежнему никогда не вспоминал о ее смерти. Даже простое упоминание ее имени заставляло его выходить из комнаты.
— Какая невероятная чушь! — закричал он, подпрыгнув на стуле.
— О чем ты говоришь? — спросила мама, побелев, как цветок миндаля.
— Я только что слышал, как голос Мохини очень отчетливо сказал: «Не дайте ему уехать», — ответил Севенес.
— Ты уверен в этом? — спросила мама. Лоб ее обеспокоенно нахмурился.
— Я не верю этому. Мохини вернулась из мертвых с советом, как мне распоряжаться своей жизнью? Это смешно, и я не могу поверить, что ты принимаешь во внимание этот вздор, — затараторил Лакшмнан. И по-детски взорвался: — В этом сумасшедшем доме я никогда не могу сделать то, что хочу.
— Почему ты так сердишься? Подожди минутку, — попыталась остановить его мама, но Лакшмнан сделал то, что обычно делал в таких случаях. Он выскочил из комнаты и в неконтролируемом порыве с яростью ударил сжатым кулаком по сложенным кирпичам.
Конечно, Лакшмнан уехал в Сингапур. Мама страдала, но чтобы противостоять его все вокруг сокрушающим кулакам и скрипящим зубам, нужно было обладать гораздо более жестким сердцем, чем у мамы, которая приберегла для своего любимца самую мягкую его часть. Она отправила его с чемоданом, полным новой одежды и его любимых острых закусок. Поначалу он писал домой довольно часто бодрые письма, полные описаний повседневных дел, и казалось, что, в конечном итоге, мама приняла правильное решение, отпустив его. Но
Потом наступил момент, когда мама уже не могла дольше ждать. Она попросила одного из товарищей сына, чтобы тот узнал, что происходит с ее первенцем. Тот вернулся с новостью о том, что Лакшмнан стал игроком. Его видели в клубах для игры в ма-джонг в самых худших районах Чайнтауна. В этих сомнительных местах он быстро пристрастился к игре, и эта страсть приобрела над ним такую власть, что у Лакшмнана буквально слюнки текли при звуке щелканья фишек для ма-джонга. Он проигрывал все свое жалованье и забывал посещать лекции для учителей. Директриса его курсов, помня о его росте, горящих глазах и способе решения вопросов с помощью кулаков, быстро перевела его в крошечную школу на маленьком рыбацком острове за пределами материкового Сингапура, чтобы ей лично не пришлось иметь дело с регистрацией его плохой посещаемости. В той маленькой деревне только-только появилось электричество.
Лакшмнан решил покончить со всем этим и сбежал.
Он ненавидел все это и уехал сразу же, но, без средств, мог спать только на полу в доме приятеля. К тому времени у него накопились огромные долги. Семья не могла поверить таким невероятным вещам, о которых спокойно рассказывал посторонний человек в перерывах между прихлебываниями маминого чая.
Со своей обычной решительностью мама погасила долги Лакшмнана и прислала ему обратный билет. Он приехал назад, но, к нашему крайнему изумлению, не поджав хвост, а как герой-завоеватель. Мама приготовила его любимые блюда: карри из сушеных бобов и пресные хлебцы чапатти. Она купила ему машину в обмен на обещание, что он найдет работу и остепенится. За рулем своего нового автомобиля он выглядел здорово. Он нашел место учителя, но страсть к игре оказалась сильнее. Голос, зовущий его играть, убеждал, терзал изнутри, придирался, пел и шептал в его жилах «Ма-джонг!», пока, наконец, это стало невыносимым. Лакшмнан готов был на что угодно, чтобы успокоить этот непрекращающийся шепот, даже если при этом он терял все. Мы беспомощно слушали, как он объяснял нам это, держа указательный и большой палец в миллиметре друг от друга, чтобы показать, насколько близко он подошел к выигрышу. Так близко, что должен снова попытать счастья.
В нашей семье началось ужасное сражение. Старший брат требовал денег и угрожал взломать мамин сундук и взять деньги и драгоценности. Его глаза со злостью блестели за толстыми стеклами очков.
— Посмотрим, посмеешь ли ты, — бросила ему вызов мама, опасно сверкая глазами.
С ревом Лакшмнан выскочил из дома, стукнув при выходе ногой дверной косяк. Когда в руки ему попадало его жалованье, он исчезал на выходные и возвращался всклокоченный и разбитый. Темная опасность надвигалась вновь. Однажды вдень зарплаты я видела, как мама стоит в гостиной, печально глядя на кучу сигаретных окурков. Я знала, о чем она думает: «Где же он?»
Она решила, что должна найти и сама посмотреть на его новую возлюбленную, которая так успешно опустошает карманы ее сына и так крепко держит его в своих стальных объятиях. Мама наняла рикшу до города, попав в район, куда раньше и йогой не ступала. Поднявшись на несколько ступенек вверх к магазину кофе, спросила дорогу у старика, сидевшего на кассе, как копающаяся в мусоре ворона, и тот молча указал в сторону задней части магазина. Она прошла за грязную штору и дальше вниз по узкому коридору. Из-за зашторенных дверей вдоль прохода раздавался детский говор и смех. Маленькая китайская девочка с пышной челкой, почти закрывавшей ее глаза, высунула голову из-за одной из таких занавесок и застенчиво улыбнулась маме.