Земля несбывшихся надежд
Шрифт:
— Быстрее, ешь быстрее! — кричала Рата над ухом ребенка и заталкивала еду ей в рот все быстрее и быстрее, пока бедняжка не начинала задыхаться и кашлять. Потом будут слезы, злые слова и шлепки. Кажется, Рата люто ненавидела Джейана. Но разве это удивительно? Кумкум рассыпался еще до свадьбы. Тогда же этот брак и умер, еще не родившись. А сейчас был уже просто смрад от его разложения.
Когда старшей дочери исполнилось пять лет, Рата попросила Джейана уехать. Он нашел комнату в таком же доме с магазином на той же улице. Дело только в том, что он не знал, как жить без нее. Он научился жить с ней, с ее обидой и ненавистью, но не знал, как справиться без нее. Рата была у него в крови, хорошо это или плохо. Он хотел быть рядом, видеть ее и детей, но
Но Рата поклялась никогда не возвращаться. Она не обращала внимания на горящий взгляд, преследовавший ее, как только она выходила из дверей. Вечером она завешивала окно старым одеялом так, что невозможно было разглядеть даже тени. Потом она разработала план. Ей не нужны были его деньги.
Сначала она выполняла разную случайную работу, ходила на работу в мятых юбках, на которых были пришиты аппликации в форме маленьких кошачьих мордочек, как у детей. Это было тяжело. Женщины, на которых она работала, были бессердечными и требовательными, но они терпели ее детей, потому что она безупречно убирала. По ночам Рата стала шить блузы сари для богатых женщин, на которых работала, и их разбалованных подруг.
Потихоньку она насобирала достаточно, чтобы брать уроки, как печь какие-то особенные пироги, у жены бывшего полицейского, в квартире, в районе с белыми и синими домами, где жили полицейские и их семьи. Потом потратила свои с трудом заработанные деньги на то, чтобы научиться делать глазурь. Из своего окна Джейан с завистью наблюдал за женой, ее успехами, ее свободой от него. Он пристрастился выпивать по вечерам. В синей форме работника компании, проверяющей счетчики, он сидел в маленьких вагончиках по всему городу и пил местный рисовый ликер самсу.
Я видела его в компании других мужчин, где он притворялся веселым. У них всех там горькая судьба, неудачные браки, а тени их покинутых детей дергают за изорванный низ их рубашек и просят дать им немного больше любви. Как же они презирают женщин! Мегеры, шлюхи, ни на что не годные. Потом они похотливо обсуждают проституток, которые ходят по улицам мимо новостроек. Джейану понадобилось действительно много времени для того, чтобы понять, что он потерял Рату, но к тому моменту ему на самом деле ни до чего уже не было дела.
Рата же училась в своей маленькой комнатке до тех пор, пока ее с любовью выдавленные из крема надписи «С Днем рождения» не стали выглядеть настолько хорошо, что их хотелось съесть. Потом она стала давать уроки в общественном центре. Она смогла выжить, не беря ни единого цента у Джейана. Ее курсы стали известными в Куантане. Туда приходили не только индианки, но и малайки, знаменитые своей врожденной тягой к творчеству и терпением в работе над сложными произведениями искусства, начали удостаивать вниманием ее уроки. Они возвращались домой с букетами нефелиумов и мангустанов, сделанных из сахара. Она выехала из той крохотной комнатки над прачечной, в которой ее старшая дочь ночью начинала кашлять. Как же она ненавидела Джейана! Как она ненавидела женщину, которая его породила! Она не хотела иметь с нами ничего общего. Мы сломали ей жизнь.
Худые и испуганные, ее дети шли за ней в новую жизнь.
— У вас нет отца, — говорила им она. — Он умер.
Дети кивали, глядя большими доверчивыми глазами, как немые ангелочки, держащие в руках свои изорванные крылья. Кто знает,
— Это такие хорошие дети, — говорила эта женщина Анне. — Если бы только они немножко больше говорили…
В последний раз, когда я видела Рату, она садилась в автобус. Они переехали в другую часть города, как можно дальше от вечно пьяного мужа-неудачника. Я внимательно следила за ней. Детей с ней не было. Даже со спины я сразу же ее узнала. Может быть, это стальная щетка, а может, тяжелая жизнь, но Рата очень изменилась. Ее кожа не просто обтягивала кости, а даже висела маленькими складками. Затем она повернулась к водителю, чтобы оплатить проезд и забрать сдачу, и я в ужасе увидела, что половина ее рта была изогнута вниз, как у перенесшего инсульт и частично парализованного человека. Ее волосы выпадали целыми прядями, и кое-где был даже виден лысый череп. Она напомнила мне один тамильский фильм, который я однажды увидела, где героиня убегает от снимающей ее камеры в лес. Зима, все деревья голые и спят в оцепенении. Все, что вы видите, это удаляющаяся спина героини. Эта удаляющаяся спина напоминает мне Рату. Камера отодвигается все дальше и дальше от нее. Она становится все меньше, пока не превращается лишь в точку на горизонте. Прощай, Рата!
Я не знаю, куда уходят годы, но я больше не сижу на улице среди поспевших «дамских пальчиков» и ярко окрашенных баклажанов, наблюдая за насекомыми или давая поесть цыплятам в моей волшебной пещере под нашим домом. Земля вокруг — это скучный пустырь. Все поросло травой. Я просыпаюсь утром и выполняю рутинную домашнюю работу, потом подходит время для полуденного сна. Потом, конечно, телевизор, потом — время ложиться спать. Иногда посмотрим фильм в кино, а но пятницам зовут на вечерние службы в храм. Однажды утром я проснулась и поняла, что мне сорок пять, я не замужем, а папе восемьдесят два. Я смотрела на него, это был старый мужчина на расшатанном велосипеде. Годами я наблюдала из окна, как он взбирается на один и тот же ржавый велосипед и едет по той же дорожке, и переживала, что однажды он может упасть и удариться. Но я была на рынке в тот день, когда это действительно произошло. Это мама стояла тогда у окна и видела, как он упал на землю, зацепившись за вздымающиеся корни дерева рамбутан, которое за эти годы стало огромным.
Она выбежала из дома босая, чтобы помочь моему бедному старенькому папе, когда он лежал на спине, слишком оглушенный падением, чтобы двигаться. Маме был шестьдесят один год. Ее руки стали старческими и сморщенными, но в них все еще была невероятная сила. Она согнулась над своим мужем, лицо которого было словно высохшее русло реки. Все в глубоких трещинах. В течение многих лет она читала его, как книгу. Ему было так больно! Она протянула руку и дотронулась до глубоких морщин. Даже сквозь боль отец с удивлением смотрел на жену. Заднее колесо его велосипеда все еще вращалось. Мама старалась помочь ему подняться.
— Нет, нет, — застонал он. — Я не могу двигаться. У меня сломана нога. Вызови «скорую».
Тогда мама побежала в дом старухи Сунг. Ей открыла служанка. Впервые за столько лет мама была в этом доме. Она узнала стол из розового дерева, за которым Муи Цай подавала своему хозяину блюдо из тушеного мяса собаки и где ее хозяин впервые провел рукой по ее молодым бедрам. Где японские солдаты бросили ее на спину и насиловали один за другим. Под мамиными ногами был холодный пол, покрытый мозаикой терраццо.