Земля обетованная
Шрифт:
Помолчав, Ларивьер сказал:
– Послушайте, Клер, честно говоря, мне трудно вам сочувствовать. Роланда не отбивает у вас мужей: вы сами их ей отдаете. Если кто-то и посягает на ваше счастье, то это вы, и никто больше. Чего вы желаете? Когда-то вы были замужем за человеком в своем роде выдающимся и оттолкнули его своей холодностью. И не убеждайте себя, что он вас бросил бы, даже если бы вы не выказали ему отвращения. Патрон и сейчас отзывается о вас с восхищением и уважением.
– Ах, мне тоже случается сожалеть об этом, – ответила Клер. – Как-то вечером, когда у нас ужинали члены франко-американского комитета, я слушала речь Альбера и была поражена его острым аналитическим умом и странной красотой его глаз.
– Да, милая Клер, но теперь вы признаёте ценность этих достоинств лишь потому, что потеряли их. Позвольте же дать вам совет. Вы разбили свой первый брак, но вам необыкновенно повезло со вторым – совсем другим, но таким
Клер подалась к Франсуа, глядя на него горящими глазами:
– То, что вы сказали, я и сама твержу себе каждый день! Я хотела бы переделать себя, но как?
– Это можете сделать только вы одна. Я думаю, вам следовало бы отказаться от грез – сверхчеловеческих и нечеловеческих – и попытаться терпеливо строить простое человеческое счастье. Видите ли, жизнь, несмотря на свою кажущуюся сложность, очень проста. Иногда достаточно расхрабриться и резко повернуть руль. Судно может опрокинуться, а может и остаться на плаву. Во всяком случае, для вас настало время принять героические меры для своего спасения.
Ларивьер ушел, а Клер еще долго размышляла над сказанным. «Он прав, – думала она, – я просто обезумела. Бог дал мне все, о чем можно мечтать, а я все испортила. Теперь нужно спасти то, что еще может быть спасено. Я должна любыми средствами избавиться от того, что Маролль называет „механизмом саморазрушения“. Мой злейший враг – я сама. Но теперь кончено. Я не позволю Кристиану, которого люблю, которого боготворю, бросить меня ради какой-то Роланды».
И Клер, словно очнувшись от долгого похмелья, начала хладнокровно, методично раздумывать над планом кампании: «Прежде всего, никаких упреков, которые могут толкнуть моего бедного Кристиана, в том состоянии, до которого я его довела, на разрыв. Может быть, мне даже лучше уехать из Парижа, серьезно проанализировать свои чувства, восстановить прежнее душевное равновесие, вернуться успокоенной и снова завладеть им. Правда, уехать – значит оставить поле сражения Роланде. Ну и пусть! По возвращении я уж как-нибудь заставлю его забыть о ней».
На следующий день она объявила Кристиану, что доктор Крэ рекомендовал ей несколько дней абсолютного покоя и что она намерена провести их на юге, в Валескюре.
XLV
4 декабря 1937. – Долгая пешая прогулка в горах Эстереля. Сосны и утесы. Голые, чистые гребни гор. Прекрасное одиночество. Размышления. Усилие, чтобы подвести итоги. В чем заключалась моя главная ошибка? В том, что я требовала от жизни и от людей совершенства, которое им несвойственно. Нужно найти в себе мужество отказаться от заблуждений, признать свое поражение, перевернуть страницу и все начать сначала. Способна ли я на это? Думаю, что да, надеюсь, что да, потому что теперь страстно желаю не потерять мужа. Роланда оказала мне хотя бы эту услугу – показала цену того, чем я владею.
5 декабря 1937. – Господи, даруй мне силу стать простой! Господи, даруй мне силу стать доброй! Господи, избавь меня от постыдной заботы о самой себе! Господи, позволь мне забыть свои страдания и осознать, какие страдания причиняю я другим. Дай мне силы жить в Тебе и для Тебя, а не в себе и не для себя. Дай мне силы понять, что меня мучит и чем я могу ранить других. Господи, я чувствую, что готова встать и идти за Тобою. Так протяни мне руку Твою! Укажи мне верный путь! Тебе ведом мой грех, Господи, – это гордыня. Я страдала от нее с самого детства. Возмечтала о том, чтобы стать больше чем женщиной. Теперь я поняла свою ошибку: до того как стать больше чем женщиной, нужно согласиться быть просто женщиной, смиренно принять долю супруги и матери. И я постараюсь, Господи, я обещаю Тебе, что постараюсь. Сегодня, 5 декабря 1937 года, я торжественно клянусь, что исправлюсь – ради себя, ради Тебя!
Вечером того же дня. – О мой обожаемый Верлен, чьи стихи и здесь со мной, как прежде; кто так верно выражал некогда мои мечты, – только ты сможешь сейчас так же верно выразить мое раскаяние.
Бог радости, Бог мира и добра,Всю меру слепоты моей и страха,Бог радости, Бог мира и добра,Ты знаешь сам, Ты знаешь обо всемИ, что беднее всех я, знаешь тоже.Ты знаешь сам, Ты знаешь обо всем,Но все, чем жив, Тебе вручаю, Боже! [104]104
Отсылка
«Верлен был дурным человеком» – так говаривала мисс Бринкер. О да, моя дорогая мисс Бринкер, и я тоже, тоже была дурной женщиной. Но все же теперь, как и он, «я вся в слезах от радости волшебной». [105]
6 декабря 1937. – Под небом и на земле бывают странные совпадения. Вчера днем я написала молитву, рожденную моей болью. А сегодня вечером, читая оттиски «Новых эссе» Кристиана, которые взяла с собой, я наткнулась на эту страницу: «Молитва будет нечестивой, если целью ее является просьба к высшему Судии, коему ведомы все наши мысли, смягчить свой приговор. Что нового можем мы поведать Господу всеведущему? Но молитва будет чистой и действенной, если она произносится с желанием уподобить мысли молящегося образу Божьему, который живет в нас. Ибо тогда Судия воплощается в Обвиняемого. Судия становится Обвиняемым. И Обвиняемый становится Судией». И дальше: «Жертвоприношение агнца или девственницы Зевсу было всего лишь магическим ритуалом. Жертвоприношение человека, коим я являюсь, человеку, коим хотел бы стать, открывает путь к спасению. Наш идеал живет в нашей душе, как живут в ней наши страсти, и поэтому только примирение идеала с реальностью может привести к душевной гармонии, вне которой любая мысль становится хаосом, борьбой и страданием. Поверяя Господу в молитве наши желания, мы сами осознаем их; мы преображаемся; мы осуществляем наши собственные молитвы». И вот что написано в конце этого девятого эссе: «Кто приносит себя в жертву тому, что превосходит его понимание, – достигает высшей ясности, ибо жертвоприношение освобождает его от самого желания, которое он принес в жертву». И нынче вечером я чувствую с необыкновенной уверенностью, что в этом и кроется решение моей проблемы. Христос, и никто иной, сам приносит себя в жертву. И единственное жертвоприношение, доступное каждому из нас, – это наши собственные страсти. Сейчас, в два часа ночи, эти слова кажутся мне единственно верными, вдохновляют и укрепляют меня. Что-то я буду думать завтра утром?
105
Отсылка к стихотворению П. Верлена «Финал» из поэмы «Cellurairement» («Из заточения»).
8 декабря 1937. – Чудесное утро. Над бухтой, как яркие жужжащие пчелы, кружат гидросамолеты. Из своего окна вижу охряно-розовые стены провансальского городка, они блестят на солнце, среди мерцающих голубовато-зеленых олив. Письмо от Кристиана, которое разочаровало меня. Я угадываю, насколько он «оброландился». Как же слабы и наивны мужчины! Вчера я восхищалась Кристианом, способным написать о молитве и жертвоприношении слова, перевернувшие мне душу; и тот же Кристиан, встав из-за письменного стола, за которым он предложил нам идеал духовной жизни, отправится к доступной женщине, которая так умело льстит ему. Тягостный контраст! Мисс Бринкер была пуританкой, но она-то, по крайней мере, была целомудренна. А некоторые писатели присваивают себе право быть циничными в жизни и одновременно парить в своих произведениях над страстями, которым подчиняются. Но нельзя, как говорила моя мать, слизывать варенье со всех тартинок, а хлеб выбрасывать. И однако, настоящее жертвоприношение заключается для меня в том, чтобы любить мужа таким, какой он есть, безропотно принимая даже эту непоследовательность. Какой-то тайный голос во мне протестует: «Почему я одна должна страдать за нас обоих? Почему он тоже не ищет пути к совершенству?» Но это голос от лукавого. Спасение Кристиана должно быть достигнуто лишь его усилиями. А спасение Клер касается только Клер. «Исполняйте свой долг, а остальное предоставьте богам». И если Клер согласится на жертву, ничего не ожидая взамен, ни на что не надеясь, не ставя никаких условий, может быть, все остальное будет ей даровано в награду?
10 декабря 1937. – Долгая беседа со знаменитым неврологом, живущим в отеле «Залив». Профессор Бья подошел ко мне в холле и представился, сославшись на наших общих друзей (Шмиты, Ольманы, доктор Крэ). Он показался мне очень умным и добрым. Я, конечно, поделилась с ним своими переживаниями. На что он ответил чрезвычайно искренне:
– Вот мой совет, мадам: не ходите больше по врачам. Мы ничем не сможем вам помочь. Вопреки тому, что утверждают всякие шарлатаны, ваша болезнь неизлечима. Просто знайте, что ею страдают миллионы женщин, но многим из них удается быть счастливыми и составить счастье своих мужей.