Земля Обетованная

Сэйки Маркус

– Мне необходимо его видеть срочно.

– У него важный телефонный разговор. Присядьте, пожалуйста.

– Немедленно, Мэгги. – Купер демонстративно выказал сильнейшее смятение на лице.

Секретарша спокойно оглядела его, затем что-то напечатала на клавиатуре. Несколькими секундами позже из динамика в мониторе прозвучал звоночек, возвещая принятие ответного сообщения.

– Проходите, агент Купер.

Офис, хоть и маленький для человека ранга Питерса, был со вкусом обставлен. В углу под портретом президента Генри Уокера стояла кушетка. Однако взгляд Купера, как всегда, сразу же устремился

к противоположной стене, увешанной, вопреки принятому среди боссов обычаю, не изображениям Питерса с сильными мира сего, а фотографиями лиц, находящихся в активном розыске. Особо почетное место было отведено черно-белой фотографии Джона Смита, который, под стать самому убежденному на свете проповеднику, с микрофоном в руке обращался к толпе.

Не прерывая телефонного разговора, Питерс махнул рукой на кресло напротив.

– Понимаю, сенатор.

Пауза.

– Это полностью соответствует истине. Понимаю вас.

Питерс воздел глаза к потолку.

– Ну, может, вам не следовало продавать ему половину штата?

Очередная пауза.

– Да, несомненно, вам надлежит поступить именно так. А сейчас, извините, у меня запланированная важная встреча.

Питерс дал отбой и, сорвав с уха беспроводную гарнитуру, швырнул ее на стол.

– Наш глубокоуважаемый сенатор штата Вайоминг. Эрик Эпштейн скупил там двадцать три тысячи квадратных миль – участок земли размером с Западную Вирджинию, а прозорливый сенатор не озаботился вовремя даже поинтересоваться, с какой целью. – Директор потряс головой. – Мир стал бы гораздо более совершенным местом, если бы люди голосовали не за тех, с кем приятно вечером потрепаться и попить пивка, а за тех, кто поумней. – Питерс откинулся на спинку кресла и вопросительно взглянул на Купера. – Так что там у тебя?

– Мне нужна помощь, Дрю.

На публике шеф для Купера всегда был директором или сэром, но между ними уже давно сложились неформальные отношения, коих при общении наедине они и придерживались. К слову, и сам Питерс, хоть и был холодным, четко следующим формальностям человеком, далеко не каждого агента называл сынком.

– Ты о чем?

– Дело личное.

– Ну так не тяни, говори.

– Ты знаком с моими детьми.

– Конечно. Тодду сейчас должно быть… восемь?

– Девять. Но речь сейчас идет о моей дочери Кейт. Сегодня утром ее матери позвонили из Аналитического. По всей видимости, в школе с ней что-то произошло, и теперь аналитики из нашего ведомства – чтоб их! – требуют досрочного прохождения ею теста.

Питерс непонимающе моргнул:

– Но это же обычная процедура, Ник.

– Проблема в том… – Купер, набрав в грудь воздуха, выдохнул, – что в данном случае необычная.

– Она мозган?

– Да.

– Ты уверен?

– Да.

Директор вздохнул. Снял очки без оправы и потер пальцами переносицу:

– Н-да.

– Я прошу тебя об одолжении.

Питерс водрузил очки на прежнее место. Взглянул на Стену стыда, а именно на фотографии Джона Смита, склонившегося над микрофоном.

– Странно, не правда ли? Совсем недавно родители едва ли Богу не молились, чтобы их ребенок родился сверходаренным, а теперь…

– Сэр, – перешел Купер на официальный тон, – я знаю, о чем прошу, и делать это мне крайне неприятно, но ей только четыре года

от роду.

– Ник. – В тоне Питерса послышались нотки упрека.

Купер встретился с ним взглядом и глаз не отвел:

– Я прошу вас, сэр.

– Ты отлично знаешь, что помочь тебе я не в силах.

– Вы знаете, как много я сделал для Службы справедливости, и знаете также, как часто мне приходилось убивать для вас.

Глаза директора сузились.

– Для меня?

– Для Службы справедливости. – Следующие слова Купер произнес раздельно, разведя руки в стороны: – Во имя Бога и страны. И ни разу, ни разу я не просил о личном одолжении.

– Знаю. И знаю также, что ты искренне веришь в то, что делаешь здесь. Потому-то ты так хорошо и справляешься со своей работой.

– Хорошо справлялся со своей работой я только благодаря своим детям. Я делаю это для того, чтобы мир для них стал лучше. Я верю, что именно агентство сделает мир лучше. А теперь агентство намеревается забрать мою дочь.

– Прежде всего не теряй головы, – посоветовал Питерс. – Тест проходит каждый ребенок в Америке, и…

– В возрасте восьми лет. А ей всего лишь четыре.

– …и девяносто восемь целых и девяносто одна сотая процента признаются не сверходаренными.

– Я уже сказал: она сверходаренная.

– И только четыре целых и одна сотая процента из признанных мозганами получают ранг первого уровня. – Питерс подался вперед, каждая мышца его тела излучала симпатию. – Временами я ненавижу свою работу. И ты не первый агент, чей ребенок подвергается раннему тесту. По крайней мере раз в год ко мне обращаются с подобной просьбой. Но ставить себя выше закона нам нельзя. В противном случае мы превратимся в гестапо.

Купер, в общем-то, был того же мнения. Будь он директором и обратись к нему вчера с такой же просьбой Куин, он привел бы те же самые аргументы.

Только сейчас речь шла о его собственном ребенке.

– Но…

– Извини, Ник, я и вправду помог бы тебе, если б мог.

– А ваши собственные дети прошли через этот чертов тест? – спросил Купер.

Глаза Питерса сузились, и Купер поразился тому, насколько яростным огнем полыхнул в них гнев.

– Тебе известно, что я потерял жену?

Элизабет умерла за год до того, как Питерс завербовал Купера в свою структуру. Купер видел жену шефа только на фотографиях, и там она излучала сияние, которое, несомненно, делало ее гораздо более привлекательной, чем она была в обыденной жизни. Особенно Куперу запомнился один снимок, где Элизабет, полуприкрыв глаза и откинув голову, смеялась.

– Ей было сорок один, и одним далеко не прекрасным утром, в среду, у нее обнаружилась крошечная опухоль. Восемнадцатью месяцами позже она покинула этот мир. С тех пор я в одиночку воспитываю троих наших дочерей. Ее похоронили в мавзолее ее семьи на кладбище Оук-Хилл. Родом она из очень богатой семьи; ее много-много-много раз прапрадед входил в кабинет Линкольна. Ее отец, Тедди Итон, заседал в различных комитетах на Капитолийском холме. Но господи, каким же гадом он был! – Обычно ровный голос Питерса возвысился. – Когда его дочь умирала, по его настоянию она вписала в завещание пункт, согласно которому ее похоронили в семейном мавзолее. «Мы – Итоны, а не Питерсы. Тебе надлежит покоиться с нами…»