Земля обетованная

Брэгг Мелвин

— По-моему, у тебя нет оснований быть на меня за это в претензии, — возразила Мэри.

— Может, и нет. — Дуглас хотел было переменить тему, но ее упрямство раздражало. — Казалось бы, сейчас самое время поговорить начистоту, — сухо прибавил он.

— Нет, вы только послушайте! — мгновенно вскинулась Мэри. — Из-за твоей вечной лжи наш брак и распался.

— Ты действительно так думаешь?

— Да.

— Хорошо. — Дуглас помолчал. — Хотя на это можно возразить, что если бы я тебе не лгал, то кончилось бы тем же, только гораздо раньше.

Иногда ложь предотвращает что-то или помогает потянуть время, чтобы дать вырасти новой коже. Иногда она способствует выживанию. Как плесень.

— Но то, что после нее останется, вряд ли кому-то нужно.

— И то правда, — согласился Дуглас. — Но на это можно возразить — и не без основания, как мне кажется, — что ложь является проявлением нежных чувств, любви даже, хотя бы потому, что она сопряжена с риском, причем — что самое важное — с риском для себя, то есть для меня. Ведь больше всего вреда ложь, причиняет лжецу.

— Ты неподражаем! — сказала она.

— И тем не менее это так. — Своим замечанием она только воодушевила Дугласа. — Солгав, человек налагает на себя бремя. И воздействие лжи на лжеца не менее — если не более — пагубно, чем на того, кому, лгут. Потому что как следствие нарушается чувство реальности.

— Бедный! Сколько тебе, наверное, приходилось страдать!

— Очень много, чтоб ты знала.

— Почему же ты не бросил?

— Я и бросил.

— В конечном счете.

— Да.

— И теперь ты больше не врешь?

— Нет.

— Значит, я уже не стою того, чтобы мне врать?

— Браво!

— Ты все еще встречаешься с той женщиной?

— Да.

— Ты… спишь с ней?

— Нет. — Дуглас помедлил лишь долю секунды. — А ты с ним?

— Я тебе не скажу, Дуглас. Прости!

— Значит, спишь.

— Прошу тебя.

— Спишь, — повторил он скучным голосом. — Я только что осознал это. Конечно, спишь. — Он помолчал. — О господи!

Во время паузы Дуглас вдруг почувствовал, что какая-то часть его — и притом немалая, — оторвавшись, вдруг отлетает от него.

Разумеется, она спала с ним. Мы решили. Так! Ну и, разумеется, он не имеет никакого права говорить что-либо по этому поводу. Но сознание, что ее верность, ее чистота, да, именно чистота, — все, что он принимал как должное и чем восхищался в ней, внезапно и навсегда ушло, было для Дугласа тяжким наказанием за его прошлые провинности. Он знал, как дорожила она своей верностью, теперь это стало делом прошлого.

И однако почти одновременно в сердце робко постучались две другие мысли. Во-первых, он понял, что его реакция, учитывая его собственное поведение, представляет собой отвратительную смесь лицемерия, ханжества и допотопного мужского гонора: «Что можно Юпитеру, того нельзя быку!» Во-вторых, он испытал облегчение. Очень просто: счет вдруг сравнялся, давая им возможность снова разговаривать на равных — словно они вернулись к моменту своего первого знакомства, когда оба имели за спиной одинаковый опыт, были

одинаково готовы игнорировать прошлые увлечения друг друга. Однако все это было лишь предчувствие елея, который прольется в будущем на его раны, сейчас же Дуглас оказался в полной растерянности.

— Вот, значит, как, — сказал он, чтобы что-то сказать.

Мэри улыбнулась — на какой-то момент у него сделалось детски озадаченное выражение, которое она так хорошо помнила с первых месяцев их совместной жизни, — но тут же одернула себя. Линия поведения была ею выработана, и она от нее не собиралась отступать.

— Да, — сказала Мэри. — Значит, так.

Она встала и зажгла свет. Они находились в ее квартире, в комнате, до жути похожей на их прежнюю гостиную и в то же время совсем другой. Эта была наряднее, нравилась ему больше. Ему все нравилось здесь: сочетания цветов, расстановка мебели, ковры, картины и книги, порядок, покой.

— Мне до смерти надоело мое жилище, — сказал он.

— Я думала, оно тебе нравится. Как ты называл его? Келья. Вот именно. Монашеская обитель. — Она усмехнулась.

— О боже, — простонал он. — Действительно называл. Вполне в моем стиле. Да. Вообще-то это дыра.

— Что ты собираешься делать?

— Переехать сюда?

— Получилось это у тебя как-то крайне неубедительно, — серьезно и грустно заметила Мэри.

— Знаю.

— Ты правда хочешь этого?

— По-моему, да.

— Насколько я понимаю, ты все еще встречаешься с той женщиной. Почему ты не переедешь к ней?

— Не хочу.

— Бедненький Дуглас.

— Не такой уж бедненький. — Он встал. — Ладно. Ты хочешь, чтоб я ушел?

— А ты хочешь уйти?

— Таким путем, моя милая, люди доводят друг друга до умоисступления.

Дуглас подошел к Мэри, взял ее за плечи, твердо посмотрел на нее и поцеловал.

— Сейчас я уйду, — сказал он. — Приду в субботу за Джоном. Хочу сводить его на футбол.

Дуглас готов был поклясться, что на какую-то секунду Мэри искренне захотелось не отпускать его. Но это ему, очевидно, померещилось. Он пошел к двери.

— Джон рассказывал, что вы ходили с ним в Тэрстоне на рыбалку, — сказала Мэри. — Я и не знала, что ты умеешь рыбу удить.

— А я и не умею. Придумал по ходу действия.

— Во всяком случае, ему понравилось.

— Он отличный мальчишка. Мне с ним очень хорошо. И я с твоего разрешения намерен позволять себе это удовольствие чаще.

— Прекрасно.

— Так. Ну что ж — назад в келью.

— Спасибо, что зашел.

— Спасибо за угощенье!

— Весьма скромное.

— Все было очень вкусно.

— Ну, спокойной ночи!

— Спокойной ночи.

Он ушел. Мэри села и постаралась собраться с мыслями. У нее появилась твердая надежда, что она выкарабкается. Несомненно. Впервые за целый год она могла с надеждой смотреть в будущее. Дуглас помог ей. Так хорошо он уже давно на нее не действовал, наверное несколько лет.