Земля обетованная

Брэгг Мелвин

— Вроде того.

— Какие мы с тобой нынче сердитые.

— Да какой я, к черту, сердитый!

— Не хочешь ли ты в таком случае увидеться со мной?

— Конечно, хочу.

— Особого восторга я в твоем голосе не слышу. Когда?

— Завтра я уезжаю на север.

— А сегодня? Сейчас.

— Что я могу сказать?

— Ты можешь сказать — нет! Но это было бы глупо, потому что я знаю: ты и сам хочешь меня видеть. Итак, да. Где? — Она молчала лишь долю секунды. — В обычном месте? Через три четверти часа?

— Идет. Пока!

— Да что у тебя такой голос подавленный? Сам будешь доволен.

Хильда положила трубку, и Дуглас вернулся в

комнату. Она ему совершенно разонравилась. Скудность и некрасивость убранства теперь угнетали его.

Он взял письмо, оставленное ему Мэри, на котором стояло: «Вручить по возвращении», и еще раз перечел.

«Дорогой Дуглас!

Джон у твоей матери. Она рада ему, в этом я не сомневаюсь; о том, что он там помеха, и речи быть не может. Она уверила меня, что чувствует себя хорошо и справится. Что же касается Джона, то он был просто в восторге от поездки. Ему там нравится. Боюсь, дело кончится тем, что он захочет жить в каком-нибудь маленьком городке.

Я уезжаю на несколько дней с одним знакомым. Я плохо представляю, должна ли я тебе об этом докладывать и если да, то в каких пределах. Мы решили, что на данном этапе «слова лишь вредят делу», хотя это не вполне точно передает мою мысль. Я думаю, что, чем меньше сказано, тем лучше. Я очень устала и нуждаюсь в отпуске, чем, надеюсь, эта поездка и обернется.

В твое отсутствие я много думала и хочу сказать тебе: до меня дошел истинный смысл того, что ты задумал, хотя я и не совсем одобряю твоих методов и самонадеянности, с какой ты принимаешь свои решения. (Как тут у меня с грамматикой?)

Какая-то частица моей души никогда не перестанет любить тебя — вот уж не думала, что когда-нибудь сделаю такое признание кому бы то ни было, тебе в частности, но что поделаешь? Правда, пока я не понимаю, насколько сильно это чувство, как важно оно. Не знаю я, и какое значение имеет оно для каждого из нас.

Твердо я знаю только, что очень устала и что мне нужно развеяться. Надеюсь, что тебе это удалось.

Целую,

Мэри».

Мы решили! Это уж слишком! Иными словами, мужчина не только существовал; пока он, Дуглас, находился за три тысячи миль отсюда, по ту сторону Атлантики, этот мужчина проводил с Мэри время, имел наглость обсуждать с ней его. Невыносимо! Он мысленно зажал себе уши, чтобы преградить доступ их воображаемой болтовне, их шепотку о том, сказать ли Дугласу и когда это сделать… Мысль, что он мог быть предметом такого разговора, привела его в бешенство. Но что тут можно предпринять? По всей вероятности, она на всякий случай оставила адрес подруге. Он хотел было спросить Джона, нет ли у него адреса матери, но гордость не позволила. Спроси он — и у него в руках был бы адрес небольшой гостиницы в Париже, тот самый адрес, который он получил от сына на следующий день, уже не в силах сдержать ревность. Мы решили!

Он разорвал письмо на четыре части и бросил на туалетный столик. Наверное, если погодя прочесть его еще раз, можно будет что-то уяснить себе.

Он не сомневался, что Мэри до сих пор была верна ему.

Имело ли это значение?

Конечно, имело! Мысль о ее возможной измене жалила, ранила, как будто сам он был без греха. Человеческие эмоции неподвластны логике. Ему хотелось избить до полусмерти мужчину, включенного в слова «мы решили», и вновь завоевать Мэри.

И однако, несмотря на этот взрыв эмоций, ничто не упростилось и не прояснилось в его чувствах. Они лишь еще больше накалились.

Идя к пивной,

где они с Хильдой должны были встретиться, он вдруг понял, как мало здесь решение зависело от него — если вообще можно было говорить о каком-то решении. И все же он жадно искал выхода.

Пивная находилась на краю Ковент-Гардена, бревенчатая и тесноватая, как в старину; здесь до сих пор можно было потребовать раскаленный железный костыль, чтобы опустить его в пинту пива. Дубовые скамьи с высокими спинками, стойка, заставленная блюдами с вкусной едой… и, как всегда в теплые летние вечера, невозможность вместить всех желающих.

Хильда была уже там. Дуглас, глядя на нее через битком набитый зал, пожал плечами, и она, кивнув, стала протискиваться к нему.

— Беда в том, — сказал он, переступая через людей, валявшихся на полу между двумя залами, — что все приличные бары полны, а если найдется пустой, то обязательно окажется дрянным.

— Может, пойдем куда-нибудь поесть, — предложила Хильда. — В ресторанах легче разговаривать.

Дуглас прилетел лишь этим утром, организм его еще не успел настроиться на ритм лондонской жизни; он не был уверен даже, что сейчас ему предстоит — обед или ужин. Твердо знал только, что есть ему совсем не хочется.

— Попробуем «Паганини», — сказал он.

Это был один из модных, дорогих и достаточно хороших ресторанов, пооткрывавшихся в Ковент-Гардене после того, как оттуда перевели рынок. Теперь Ковент-Гарден бурно застраивался, соперничая в фешенебельности с Хампстедом и быстро обгоняя по числу увеселительных заведений Челси. «Паганини» как-то хвалил в присутствии Дугласа Рейвен.

Ресторан был почти полон — в столь позднее время хороший признак, — и метрдотель, расторопный молодой человек, без всякой суеты проводил их к уединенному столику, спросил, что они будут пить, и удалился, оставив Дугласа под впечатлением, что заказанные напитки уже в пути. Оформлен ресторан был в стиле поп-арт, гротескно, но не навязчиво. Сам Паганини фигурировал на нескольких гравюрах, вазах и других предметах. Единственным проявлением дурного вкуса оказались меню в форме скрипки. Чистые скатерти и салфетки, чистые бокалы, пара хороших коктейлей, вскоре поставленных перед ними, и меню вполне умеренной длины и полное благих посулов, вроде «Свежие овощи поступают ежедневно с рынка» и «Рыба доставляется ежедневно, свежесть гарантирована». Недурно! Влетит фунтов в двадцать пять — тридцать.

— Будто мы и не расставались, — сказала Хильда несколько неуверенно. Ее ранимость и очевидная робость немедленно пробудили в Дугласе, при всей запутанности чувств, желание взять ее под свою защиту. Она казалась такой незащищенной, и в этом была немалая доля его вины.

— Будем здоровы!

Было жарко, пыльно и хотелось пить; в такой летний вечер коктейли «Пиммз» были как раз то, что надо. Хильда вовсе не так хорошо владела собой, как казалось по телефону. Она похудела, выглядела очень хрупкой и то и дело тянулась рукой к его руке, словно надеясь, что прикосновение поможет ей снова почувствовать доверие к нему.

— Я решила, что позвоню, а почему бы мне и не позвонить. Просто глупо. Ты ведь позвонил бы, если бы я этого не сделала? — Ему предоставляли возможность подтвердить это, и он улыбнулся, чем и достиг цели. Она взяла его руку и крепко сжала. — Вот видишь. Не я, так ты. Мы думаем одинаково. Мы вообще одинаковые.

Дуглас услышал в ее словах исступление, плохо спрятанное, готовое вырваться наружу, и снова именно ее беспомощность пробудила в нем нежность.

Они заказали салат «виши» и палтуса.