Земля обетованная
Шрифт:
Не успели они усесться, как Эмма принялась распаковывать свою корзинку — сказав, что сама она еще не завтракала, а Лестер вообще ест когда попало. Мать дала ей с собой белую салфетку, которую Эмма и расстелила на траве, а на нее поставила маленькие корзиночки с малиной и клубникой из собственного сада, два пирога, цыпленка, кусок телятины, свежеиспеченный хлеб, сыр местного производства, свои помидоры и салат-латук, правда не очень хороший, зато в изобилии, много крупной редиски и наконец яблочный пирог. А еще она купила по дороге четыре банки пива.
— Садись, — сказала она, — я умираю с голоду.
Лестер открыл банку пива и залпом выпил половину. Затем он набросился на еду.
И тут же он слегка забеспокоился. Если она могла так перемениться внешне, может, она и внутренне изменилась? Он пришел на это свидание — хотя сам в этом никогда не признался бы, — потому что ему хотелось побыть в компании человека, высоко его ставившего, который помог бы и ему почувствовать себя хоть немного выше среднего. Рейвен его выставил — хотя и не грубо и вручив при прощании некоторую сумму; Дуглас, правда, делал вид, что ценит помощь Лестера, но было совершенно ясно, что обойтись без него двоюродный брат может прекрасно. Кроме того, он еще не забыл обиды, понесенной от Дугласа в Нью-Йорке, когда тот его перепил и перехитрил. Короче говоря, он снова оказался у разбитого корыта. Не знал, что предпринять. А Эмма со своей щенячьей преданностью как раз и могла помочь ему встряхнуться, вдохнуть в него бодрость. И вдруг перед ним оказалась эта соблазнительная особь женского пола. Он решил предоставить инициативу ей.
Чтобы не молчать, он подобрал книгу, которую Эмма принесла с собой, опасаясь, как бы ей не пришлось коротать послеобеденные часы в тягостном одиночестве.
— «Наш общий друг», — прочел он, — Чарльз Диккенс. Интересная?
— Да, — ответила Эмма, подумав. Ее восхищала — и одновременно пугала — способность Лестера моментально пресечь любую ее попытку что-то изобразить из себя. Она никогда не притворялась перед ним — так было безопасней.
— Диккенса мы читали в школе, — сказал он. — Мне нравилось. Ну и потом, фильмы смотрел: «Крошка Доррит», «Мистер Пиквик». Ничего себе. Ты что, читаешь ее всю подряд?
— Да.
Лестер кивнул и стал есть медленнее. Он уже утолил муки, вызванные видом аппетитного завтрака, и чувство сытости, к которому примешивалось смущение оттого, что он накинулся на еду как мальчишка, помогло ему снизить темп. По привычке под конец трапезы он закурил и кстати, чиркая зажигалкой, сумел замаскировать (так по крайней мере он надеялся) случайно сорвавшуюся отрыжку.
— Вы у себя дома, наверное, часто говорите о книгах, — сказал он не без некоторого любопытства.
— Бывает, — согласилась Эмма, — но вообще-то родители так любят книги, что предпочитают их читать.
— Я сам почитывал, — сообщил Лестер. — В Ливерпуле. Пока моя группа сыгрывалась, все равно делать было нечего. Слыхала когда о писателе по имени Маклин? Или что-то вроде этого.
Эмме сперва показалось, что да, читала — это не тот ли, который пишет
— Нет.
— Обязательно почитай. Вот Агату Кристи я терпеть не могу.
— А я люблю, — живо возразила Эмма, думая о долгих часах, когда она только и спасалась чтением ее романов.
— Дрянь! — сказал Лестер, завершая литературную дискуссию. — Детективы нужно в кино смотреть. Американцы — вот кто умеет ставить детективные фильмы. Впрочем, от нечего делать можно, наверное, и к чтению пристраститься, — уступил он после паузы, от полноты чувств. Но по тону было ясно, что сам он в этом сильно сомневается.
Эмма улыбнулась и передала ему еще одну банку пива. Внимание ее привлек ребенок лет полутора, который ходил, ковыляя, взад и вперед по лужайке, в одних трусиках, упершись указательными пальчиками в пуп. Она не могла оторвать глаз от представления, напоминавшего ей ритуальный танец шамана: почти голенький ребенок самозабвенно топтался на траве, следуя ему одному понятной схеме. Лестер заметил ее пристальный взгляд, и его вдруг осенило — он понял, как может отплатить за внимание.
— У тебя, наверное, есть с собой фото ребенка? — смущенно спросил он.
Эмма густо покраснела. Она кивнула и достала заранее приготовленный маленький черный конверт с двумя отделениями. В одном лежали две фотографии: она с ребенком и ребенок сам по себе. В другое она вложила бумажку со своим адресом и телефонным номером. Все это она передала Лестеру, который стал покорно рассматривать фотографии.
— Он мальчик, — пояснила Эмма.
— Прекрасно. Похож на Эдварда Робинсона. Или на китайца.
— Он похож на тебя.
— Ты считаешь?
— Когда спокоен.
— Как ты его назвала?
— Я хотела посоветоваться с тобой.
— Гарри, — сказал Лестер. — Назови его Гарри. Это хорошее имя. И дай ему еще одно. Как знать — может, оно ему и понадобится.
— Генри Таллентайр, — сказала она.
— Таллентайр?
— Только если ты не против. Это ведь ничего не значит. Я хочу сказать, я ведь не собираюсь предъявлять тебе никаких претензий.
— Понятно.
Он захлопнул конверт и протянул ей.
— Оставь себе, — сказала она. — Мне хочется, чтобы ты его взял.
Лестер понимающе кивнул.
На этот раз облегченно вздохнули оба. Он растянулся на траве подремать. Эмма начала неторопливо собирать объедки и бумажки, продолжая любоваться парком. Здесь было так покойно. Ласковое солнце, мягкая трава под ногами, люди в шезлонгах, по всей видимости ничем не озабоченные, белые рубашки, яркие летние платья и юбки, резвящиеся повсюду дети, оркестр — что это он играет? Элгара? Да, конечно. Она и в музыке понабралась знаний. Увлекалась ею последнее время даже больше, чем литературой. Выяснилось, что один любезный прихожанин оставил в наследство ее отцу огромную коллекцию пластинок, и это сокровище — вместе с третьей программой радио Би-би-си — открыло ей целый мир блаженства, музыкальный мир. Да, конечно, Элгар. «Загадочные вариации». Эту вещь легко узнать, но с чего-то начинать нужно. Раздались сдержанные аплодисменты; такие же вежливые, такие же благодарные и ненавязчивые рукоплескания слышались в воскресенье в этот час по всей стране: возле эстрад для оркестров в парках и на променадах, на деревенских состязаниях в крикет, на конных соревнованиях, на площадках для игры в теннис и в шары, где англичане неспешно, пользуясь хорошей погодой, занимались на досуге спортом. Лестер задремал. Эмма украдкой посмотрела на фотографию, лежавшую у нее в сумке. Гарри? Пусть будет Гарри, прекрасное имя! Она уже соскучилась без сына. Срам какой! Неужели она такая наседка?