Земля солнечного огня
Шрифт:
Под каждой дыней в земле оказалась дырочка. Через этот подкоп невидимо пролезали снизу из-под земли внутрь дыни мыши и беззаботно внутри пировали. И никто мышам не мешал: все шито-крыто, ничего сверху не видно. И осталось от дынь одно лишь название. Какой с них толк. Лежат как коробки без конфет, как бутылки без лимонада.
Не нашла степная гадючка вкусную мышь, пришлось всякую дрянь глотать. Под камнем скорпиона поймала, под кизяком фалангу мохнатую,
Не очень обед вкусный, но зато сытный. После еды в сон потянуло: сладко спит, сладкие сны видит. Мышек, скорее всего…
В самое пекло дежурили мы у родничка — составляли список непьющих. За два месяца ни разу не пила саксаульная сойка, дятел, синица, вертлявая славка. Ни разу не прибегал к роднику заяц, песчанка, ежик и тонкопалый суслик. Не приползала эфа, варан, агама и круглоголовка. Может, они и всю жизнь не пьют? Может, и пить-то совсем не умеют? Может, и воду в глаза не видали?
Термиты съели телеграфный столб! Обмазали его снизу доверху глиной, словно куриную ножку горчицей, и, укрывшись в любимой своей темноте под глиняной коркой, принялись за еду… И остались от столба рожки — белые косточки-изоляторы, да ножки — подпорки бетонные.
А по соседству другие термиты съели… узкоколейку! Как и столб, залепили сперва все шпалы глиной, а потом источили их в порошок. Рельсы осели на землю, железные костыли повывалились. Хорошо еще, что поезда по ней уже давно не ходили.
Странные стали встречаться на солоноватых озерах кулички — с заржавевшими носами и ножками! Это первые гости с севера. Там у себя на севере, на лужках, болотцах и мочежинках, в которых рыжая застойная вода покрыта цветными разводами, они и «заржавели». Заржавевшие гости принимают соленые ванны: отмачивают ножки в соленой воде, тычат носы в соленый песок — помаленьку очищают ржавчину.
До чего ж нарядные воротнички были весной у летящих на север куликов-турухтанов: белые, рыжие, черные! Кулички носили их словно венки из цветов. То и дело заглядывали в зеркальца луж, любуясь на свое отражение.
И вот кулички снова вернулись: яркие их воротнички потускнели, пообтерлись, пообносились за лето. И теперь сыпятся и спадают при каждом поклоне. Ветер сметает в лужи цветные перышки — остатки прежней куличиной гордости и красоты.
Летучая
Утром поели всухомятку, торопились, думали до жары добраться до гор. Добраться все равно не успели, а от сухомятки — консервов и хлеба — получили изжогу.
«Плох у человека желудок, — думал я, сплевывая горькую слюну. — Взять, к примеру, кукушку. Нежная птица, а целиком глотает волосатых гусениц, — и ничего, не плюется. А ведь гусеничьи ворсинки впиваются ей в желудок, да так густо, что желудок кукушки становится похож на меховую рукавичку. А изжоги не бывает!»
Глазами я искал в желтых холмах зеленое пятнышко: в пустыне где зелень, там и вода. Водой я хотел перебить горечь во рту. Родничка с водой не нашел, но совсем близко увидел кочевку.
Кочевка — сарайчик, сложенный из дикого камня чабанами, — была пуста. Чабаны давно перегнали скот на высокие горы, где солнце не выжигает траву.
У кочевки одиноко бродил вразвалку стервятник. Рыжая грива перьев у него на шее важно топорщилась. Цвета он был белого с черным; клюв тонкий и длинный. От жары он клюв разинул и волочил полураспущенные черные крылья. Стервятники питаются падалью и любят вертеться у кочевок, где ночует скот.
Но что могло привлечь стервятника к этому заброшенному кочевью?
Падали тут нет, одна сухая земля да камни.
Я навел на стервятника бинокль. Это был старый самец. Лицо голое, морщинистое. Снизу шеи — полуголый мешок-зоб. Туда попадает проглоченная пища. Зоб был раздут. Тонким своим клювом стервятник переворачивал сухие лепешки кизяка и хватал из-под них больших черных, крепких, как камни, жуков-навозников.
— Оголодал, бедняга, — пожалел я стервятника. — Видно, стар очень, в горы подняться уже не под силу даже за падалью.
А разве сможет его желудок переварить этих твердокаменных жуков?
А стервятник клювом отломил кусок кизяка и тоже проглотил! Вот обрывок сыромятного ремня нашел — и туда же, в свой кожаный мешок! От брошенной кошмы клок войлока оторвал. Неужели проглотит?.. Проглотил!
А это что? Скорпион! Черный, большой, с клешнями, как рак. Членистый хвост угрожающе задран, на конце хвоста ядовитый шип. На такого и сапогом наступить страшно. А стервятник его — в рот! Обрывок газеты, лоскут, которым котел вытирали, — все глотает, только шеей поводит: видно, туго идет.