Земля туманов

Ивасенко Андрей

– Хрена с два! Никогда не скажет, – хохотнул Штопор и почесал в затылке. – Потому что коты так же не умеют разговаривать, как и исполнять танец живота. А мыши всегда будут убегать от них в нору и оттуда показывать им «нос».

– Да пошел ты…

– Мяу-мяу! – подразнил товарища Штопор. – Ты реальный псих, Проныра. Пытаешься говорить, точно в море ссышь, чтобы оно стало соленее. Видно, что ты наблатыкался у Башки умно говорить, аж уши трубочкой сводит. Но как птички роняли свои какашки с небес на нас, Проныра, так и дальше будут это делать.

На полу

кот вгрызался в свой живот, пытаясь поймать блоху.

– Мой отец едва ли не каждый день клялся бросить пить, – сказал Проныра, наблюдая за котом. – Сначала – нам с матерью, потом – сам себе у зеркала. И вспоминал прежние времена. Как-то он сказал, что во время прилива тонут лишь те лодки, у которых короткая цепь. Врубаешься?

– Белая горячка, точно тебе говорю. Во что тут врубаться? Зачем он столько пил?

– Я как-то спросил его: «Папа, зачем ты пьешь?» И, знаешь, что он мне ответил?

– Что?

– Он сказал: «Пройти мимо колодца, не напившись, невозможно, сынок».

– М-да…

– А что с твоим отцом случилось? – спросил Проныра, наблюдая, как Штопор не спеша цедит оставшееся виски из стакана. – Ты никогда не рассказывал об этом.

– Будешь смеяться, – нахмурился тот.

– Отчего же?

– Его убили шоколадные батончики.

Пухлое лицо Проныры вытянулось от удивления, он даже жевать перестал, наклонившись к товарищу, чтобы удостовериться в том, что услышал:

– Да ну! Это как?.. Ты мне расскажешь об этом?

Штопор хмыкнул.

– Тебе станет легче, приятель, – настаивал Проныра. – Вот увидишь. Тебе надо поделиться.

– Он работал в супермаркете помощником продавца, – начал Штопор бесстрастным голосом. – Расставлял товар в нужных местах. И как-то на него обрушился целый стеллаж с той дрянью. Он вылез из-под него и попытался встать, но поскользнулся на батончиках и упал, ударившись черепушкой о металлическую ножку стеллажа. Виском. И тут же отдал концы.

– Хреново, – посочувствовал Проныра.

– Все заняло каких-то пять секунд, – продолжал Штопор. – Управляющий того магазина, редкий засранец, потом показывал нам с матерью видеоролик с камер слежения о скоропостижной смерти старика, не хотел нам платить, дескать, тот сам был виноват, не следил за оборудованием и не смотрел под ноги. Вот козлина! Мы и оказались на улице спустя два месяца, потому что с работой в округе было туго, а за квартиру платить надо. А потом и мать сбил вылетевший из-за угла грузовик. Она умерла не сразу, еще пару месяцев пролежала в коме в больнице, превратившись в человеческий овощ. Как оказалось, шофер был пьян и управлял автомобилем без водительского удостоверения. Он плакал на суде, говорил, что сожалеет. А мне-то – разве легче? Что с того? Я потерял последнего близкого человека. Да и не водила был виноват, если разобраться, а тот хмырь из магазина, где работал отец. Из-за него у нас и начались неприятности.

– М-да. Полная непруха. Ну а ты как же?

– Я тогда совсем отчаялся, а после наполнил несколько пакетов дерьмом из коллектора, измазал все витрины проклятого магазина и свалил из

сраного городишки куда глаза глядят. Представляю, как бесился управляющий. Знаешь, Проныра, если бы я узнал, что он сдох, то вернулся бы, чтоб раскопать его могилу, залез туда и задушил его кости. Ей-богу, не вру… Вот и все.

Штопор замолчал. Взгляд у него стал суровый, как лопата могильщика.

– Твоего старика убил стеллаж, – с глубокомысленным видом изрек Проныра, выслушав историю друга.

– Нет. Его убили чертовы батончики, – задумчиво не согласился тот. – Я, кажись, сморозил глупость, рассказав тебе об отце.

Проныра промолчал.

Штопор тоже выдержал паузу для создания драматического эффекта. На его азиатском лице появилось сосредоточенное выражение, точно он погрузился в вычисления. Наконец он посмотрел на Проныру и заговорил голосом самого несчастного в мире человека:

– Думаешь, мне нравится, что моего папашу укокошили гребаные вафельные шоколадки? Нет, черт побери, меня самого это достало. До смерти. Лучше б он был пиратом и его сожрали акулы. Все более достойный конец.

Проныра не ответил. Что тут скажешь?

– Штопор, говорят, ты мотал срок? – сменил тему беседы он, запихивая в рот очередной бутерброд с крольчатиной.

– А-а! – отмахнулся рукой юный бандит. – По глупости влетел. Не хотел потерять лицо в глазах товарищей и прослыть трусом. Обычное дело.

– Это как?

– Просто, как дважды-два. На спор обокрал торговый киоск. Взял-то всего-навсего пару блоков сигарет и упаковку баночного пива, а впаяли четырнадцать месяцев. За что такой срок, скажи?! Провести больше года в колонии, в запахе пота, хлорки и мочи, среди кучи чокнутых придурков и извращенцев, знаешь ли, не самое лучшее, о чем хочется вспоминать. Хорошо хоть не дошло до болевых ощущений в заднице. Многих там сразу заделывают, да так шустро и смачно, что хоть в ладоши хлопай от счастья, что не оказался на их месте.

– Не хотел бы я там побывать. Там что – одни гомики? А как же авторитеты?

– Там много охотников до чужих задниц, подстерегающих тебя в душевой. Кругом одни педики, не считающие себя педиками просто потому, что они к тебе пристраиваются сзади, а не ты к ним. Авторитеты тоже не брезгуют попользовать задницу более слабого сокамерника. Пожалуешься администрации – в камере стукачу сразу пустят кровь. А свиньи-надзиратели, если засекут подобное, лишь поржут. Знаешь, Проныра, когда выходишь на свободу, то она настолько пьянит и расслабляет, что, кажется, вот-вот в штаны наложишь от восторга.

– Ладно. – Проныра встал. – Я никому не расскажу о твоем отце. На эту тему ни гу-гу, обещаю. И, пожалуй, все-таки схожу к Дикому. Нужно сообщить о ребятах и буре.

– Ты упертый, как черепаха. Оно тебе надо? Ничего с ними не случится.

– С ними, может, и да. А вот если дождь усилится, то к нам могут сбежаться крысы со всей округи. Домов на холмах не так уж и много, а воду эти твари не очень любят.

Кот, услышав о крысах, задрал голову и стал внимательно наблюдать за мимикой людей.