Земля туманов
Шрифт:
– Обрадуются, когда они помогут нам выиграть турнир. Место в трюме достаточно для сотни человек. Остальным, кто выживет после абордажа, оставим право выбора. Попрыгун возглавит первую абордажную команду.
Белый Пит кивнул, поняв капитана.
– Атакуем! – уверенно произнес Джек.
Белый Пит бросил взгляд на галеру, в глазах его вспыхнули мстительные искорки, он сложил пальцы в виде пистолета, направил их в сторону галеры и «выстрелил». А затем резко развернулся – на его губах скользнула кривая улыбка – и отдал команду «Свистать всех наверх».
Палуба превратилась в потревоженный муравейник.
Вслед
Немец не спеша раскурил толстую гаванскую сигару и с минуту, щуря глаза, внимательно разглядывал измученное зноем и голодом лицо Оскара.
«Расфуфырился, как портовый лавочник перед смазливой девкой, – подумал Оскар. – Хотя в таком пьяном виде он стократ гнусней морского черта. От этого ублюдка всегда стоит ждать очередной пакости».
– Извини, приятель, позабыл снять шляпу, – сказал насмешливо Зильберштейн, внешне не проявляя признаков враждебности.
Оскар отвернулся.
Немец обошел вокруг бочку, в которой сидел Оскар, и схватил его за подбородок:
– Не отворачивайся, обормот этакий, ведь заботливый папочка пришел тебя покормить.
Оскар промолчал.
Зильберштейн отпустил его подбородок, достал из кармана платок, высморкался, а затем сказал, указав рукой на невольников за решеткой:
– Смотри внимательно! Более отвратительного, грязного места и более отвратительных и грязных людей я в жизни не видел. Неужели тебе нравится их веселая компания?
– Веселья здесь мало… – процедил Оскар, сжав зубы. – Могу с тобой местами поменяться.
– Ха-ха-ха! – засмеялся немец, попыхивая сигарой. – Я вижу, ты уже привыкаешь к обстановке. Молодца!
– Пошел ты на хер! – огрызнулся Оскар. – Когда-нибудь ты сам окажешься в такой же бочке.
– Двух абсолютно одинаковых бочек не бывает, парень. – Зильберштейн, не уделяя внимания плохим словам в свой адрес, подошел к мешку, достал хлеб, отломал кусок, взял его деревянными щипцами и вернулся к Оскару.
Началась кормежка.
Оскар, как и многие узники трюмной тюрьмы, морщился и мысленно проклинал нерадивого пекаря, изготовившего этот мерзкий хлеб, который больше напоминал землю после долгой засухи. Хлеб состоял из смеси отрубей и тертого картофеля, сминался в приплюснутые лепешки после малейшего нажатия пальцев. Смесь была тягучая, как резина, а местами сыпучая, как песок. У тех невольников, кому попались корки, весь рот был забит щепками и угольками, а десны от порезов начинали кровоточить.
Зильберштейн, как только спустился в трюм, запретил давать воду и похлебку Оскару. Немец всегда сам кормил его, с рук, отчего его лицо сияло от удовольствия. Но сегодня он держал хлеб маленькими щипцами по причине того, что три дня назад Оскар до крови укусил его за палец. Потому Оскар откусывал хлеб кусочками, не сводил полных ненависти глаз с немца и терпеливо выжидал, когда хлеб размякнет от слюны, чтобы потом можно было его проглотить.
Зильберштейн время от времени
Кок ухмылялся, иногда нагибался, поднимал с настила грязные рыбьи хвосты и головы и бросал их обратно в бадью со словами:
– Это вам будет на добавку, чертовы дармоеды. Вы кушаете рыбку, а потом и рыбка скушает вас. Она не столь переборчива. Хе-хе!
Оскар проглотил последний кусочек. Он неприятно разодрал горло и, словно камень, провалился в пищевод.
– Ну как? – немного погодя поинтересовался у Оскара Зильберштейн. – Ты согласен рассказать, в чем твой секрет? Почему за тебя согласны заплатить такие бабки? Или будешь продолжать играть в молчанку? Хочешь умереть от голода или обезвоживания? Я это тебе мигом устрою.
Оскар встрепенулся в душе, но ни один мускул на его лице не дрогнул.
– Я не могу сказать то, чего и сам не знаю, – сказал он.
– Покажи мне свои руки, – приказал Зильберштейн.
Оскар просунул в отверстия кисти рук, сжав их в кулаки и по возможности оттопырив средние пальцы, которым мешали появившиеся между ними перепонки.
– Отлично, – обрадовался немец. – По описанию – подходишь. Таким я тебя, жабу, и продам – в бочке, с лягушачьими лапками.
– Я не виноват, что ты из-за своей жадности теперь вынужден скрываться от своих заказчиков, – медленно произнес Оскар и спрятал руки обратно. – Мелких жуликов, Ганс, всегда наказывают более крутые жулики, если те их пытаются объегорить.
– Заткнись! – прошипел Зильберштейн. – Благодаря тебе я потерял не только любимую шхуну, но и уважение авторитетных людей! Благодаря тебе я в бегах и мне не заплатили деньги ни за одно яйцо!
– За что боролся, на то и напоролся… – Оскар сплюнул. – К тому же, одно яйцо ты прикарманил. Решил вырастить червя? Он тебя же и сожрет.
– Заткнись! Тебя посадят на цепь, ты будешь доставать с морского дна все, что тебе скажут, лишь за право жить дальше. Не зря же за тебя обещана такая награда, гребаный урод.
– Какая? – поинтересовался Оскар. – Думаешь, нашел рог изобилия?
– Большая… – смутился Зильберштейн. – Не твоего ума дело. Я умею торговаться и возьму свое, а то и больше!
– Ты зря тешишь себя тщеславием и надеждами. Тот, к кому ты меня везешь, ничего тебе не даст за мою голову. Если вознаграждение так велико, то им не будут попусту разбрасываться.
– Посмотрим. Встречусь с посредником в Порт-Морсби, а там и решу. – Зильберштейн осмотрелся и наморщил нос. – Фу! Здесь невыносимо воняет, даже сигара не забивает смрад. Я пойду наверх, проветрюсь, а ты подумай. Хорошенько подумай.