Земля заката
Шрифт:
А старик продолжал рассказ.
– Мне снова удалось бежать. И после очередной порции мытарств я наконец-то оказался в Одессе. Голый и босый. Из имущества – только штаны на верёвочке. Зато планы – наполеоновские. Я радовался, что попал в Европу. Но оказалось, что в Одессе экстрима тоже хватает. Тем местам в Войну сильно досталось, вокруг продолжали воевать и после затмения. Воевали страшно, воевали все – русские, украинцы, НАТО… Короче, не прижился там, пошёл дальше на север. Хотелось чего-то поспокойнее.
Ходил по Европе долго. Жести насмотрелся на три жизни. Горек чужой хлеб, говорил Данте, и круты ступени чужих лестниц… Понял, что хоть на Ближнем Востоке звездец, но и в Старом Свете не сахар.
Младший пожал плечами, мол – нет, не слышал. Мало ли их, теорий разных. Но чем-то его эта тема зацепила. Решил, что потом обдумает, а пока надо как-то отсюда выбираться. Книжки продать и уходить. Как-то надо дядю Мишу ближе к делу подтолкнуть.
Но тот, будто услышав Сашины мысли, подлил ему ещё чаю и достал из буфета тарелку с куском то ли кекса, то ли пирога. Пирог, посыпанный сладкими крошками, хоть и слегка чёрствый, показался Младшему очень вкусным. Давно он не ел домашней выпечки, очень давно.
«Ладно, пусть старик ещё потрындит. Ишь, как разобрало его».
– Да, тут строго. Правила надо соблюдать неукоснительно. Царей-бояр нет, все выборные, государство за каждым шагом не следит, но наказания драконовские, коли попался. За подделку подписи могут повесить, за крупное мошенничество – сделать инъекцию отравы. Расстреливают тоже. Жестоко? Но работает. Ordnung. Это позволяет не содержать большую полицию, почти не тратиться на правопорядок и суды. Люди десять раз думают, прежде чем нарушать. А когда случаются эпидемии, власти посылают Чумных докторов с правом жечь тех, кто не соблюдает санитарию. Жуть? Но с заразой не шутят.
– Времени нынче у меня много, – старик указал за окно, где на фоне сероватого неба ветер шевелил остатки сухой листвы на дубах. – Сегодня дует из Франции, поэтому я на улицу ни ногой. Там несколько АЭС еще дают фон. Слабенький, но у меня счётчик чуткий. Вроде уже по возрасту не должно быть страшно, но не хочу рисковать.
Вдоль стены стояло несколько высоченных стеллажей с дисками, подписанные по годам. Последний, конечно, 2019-й. «ТВ. Аналитические передачи», – гласила надпись.
На изящном столике портрет в рамочке – старик с микрофоном. В пиджаке, стоит по стойке смирно, как солдат. На лацкане значок какой-то. Лицо значительное, но напряжённое,, застывшее. Будто чем-то накачали. Волосы с коротко остриженной чёлкой странные, похожи на шапочку. Или парик. Вдоль фотографии чёрный росчерк подписи.
– Великий русский певец, тоже из наших, – пояснил ювелир. – С автографом. Раритет. Выменял у одной старухи. Тут много русских. Не из России, а которые здесь родились. Не все приличные. Вот была бригада чернорабочих.
Дядя Миша говорил по-русски на удивление хорошо, старательно, но… чужеродно. Гласные и согласные звучали как в немецком, но «р» была не рычащей, как у дойчей, а слегка хрипящей… грассирующей. Как у французов. Ещё присутствовал специфический акцент, Младший слышал такой говор в старых фильмах и у комиков-пародистов.
– Эх… Р-россия… Завидую. Вот где справедливость, вот где сила... Смотрю русское кино, читаю книжки, отдыхаю душой. Мечтал отправиться, посмотреть Кремль, Мавзолей… но где уж мне? Только старые кости сложил бы. Авиалайнеров нету… Караваны не ходят. Да и фрау не отпустит. Настоящая немка. Железный капут.
Торговец хохотнул в кулачок. Младший не стал ему рассказывать, что Москву сравняли с землей, основательно, а вместо её центра – шлаковое поле.
– Думаю, вы не с Питера, а откуда-то гораздо дальше. Вы мне можете горбатого не лепить, молодой человек. У меня получается определить даже регион.
– Серьезно?
Младший вспомнил, как к ним на посиделки в клуб Денисова заходил один питерский чувак, называвший себя поэтом и лингвистом. У него был богемный свитер и зализанный чубчик. Так вот, он говорил, что в русском диалекты не так выражены, как в немецком или итальянском. Спасибо, мол, советской власти. В будущем, возможно, произносительные нормы разойдутся сильнее, говорил этот языковед. Но пока даже через полвека после Войны заметны только небольшие отличия.
– Так вот, вы не из Питера и не из Москвы. Гласные не так звучат. И не с Юга. Там совсем другое «г». Я бы поставил на Урал. Но скорее всего, Сибирь. У вас очень литературно-правильная речь без местных особенностей. Предположу, что вы из Западной Сибири… Ведь с Дальнего Востока добраться сюда нереально.
Угадал, стервец! Сходу. Но виду Младший не подал. Просто пожал плечами.
– Да это и не важно, юноша. Давайте расскажу немного о наших местах. Тут не было ядерной катастрофы, – объяснил ювелир, – Людей выкосила эпидемия. Рассказывают, что это было… как Черная Смерть. Только умирали люди в основном не от болезни – она подтачивала жизненные силы организма, а остальное делали погода и хаос. Голод. Морозы, разруха… перестали еду в супермаркеты завозить, пончики и багеты в булочные. Сейчас живы потомки тех, кто смог перестроиться на прежний, традиционный лад. Сегодня вирус далеко не такой злой… все, кто был слаб, вымерли, а выжили иммунные. У нас говорят, что вирус русский, но я не верю, что ваши могли такое зверство совершить. Возможно, китайский? Но ещё скорее, америкосовский.
Младший прикоснулся к карману, в котором лежал диктофон. Вроде тёплый. Наверное, пишет. Хотя, о простуде он знал уже достаточно.
– Коварная штука. Старики и дети почти не заражались, но люди призывного возраста болели очень тяжело. Причём мужчины тяжелее, чем женщины… не иначе, феминистки потрудились… хе-хе. Убивала она не так часто, но надолго делала из человека обузу для нескольких здоровых… которые имели почти стопроцентные шансы заразиться без полной изоляции. Почти как в свое время «испанка».