Земляне против политики

Толстых Антон

— Прекратите болтовню! — крикнул толкатель громыхала. — Иначе я остановлю экипаж!

...Следующие мгновения отозвались в мозгу Эдисона незаурядными впечатлениями — он впервые почувствовал то же, что чувствовали космические путешественники в романе Жюля Верна, когда мгновенно возрастающее ускорение превращало их в лепёшку. Эдисон чувствовал, что он лежит в космическом снаряде, снаряд взлетает в жерле, тело Эдисона становится всё нежнее и растекается по стенкам, словно тесто. Улыбка озарила его лицо. Всё это длилось так долго, что он был готов признать время относительным.

Мы

назвали это временем, но сколько оно длилось в жизни? Чувство меры вернулось в прежнее русло, когда блаженство прервалось лошадиным ржанием. Едва Эдисон открыл глаза, его разум ощутил истину. Он был всего навсего расплющен об экипаж, и экстаз был вполне материален.

— Вы ещё долго будете плющиться? — крикнул кэбмен, расположившийся напротив.

Реплика эта была произнесена идеально к месту: Эдисон сообразил, что его роликовые коньки привели его к Уайтхоллу, и разговор с кусочком джема обязан смениться разговором с правительством.

— Вы это заслужили, милейший, — усмехнулся кэбмен в адрес расплющенного Эдисона, с брезгливостью во взгляде отворачивавшего голову от морды пытающейся его поцеловать лошади. Следующие слова были обращены к животному: — Мэгги, что ты делаешь? Зачем ты лезешь к нему в губы? Ты не отличаешь его от собственного конюха? Глупая лошадь! Глупая! Тебе надо не кэбы возить, а выступать во французском Caf'e Chantant ,где отплясывают такие же лошади, как ты!

Пока кэбмен отпускал последние слова обвинения в адрес глупой, но весьма игривой лошади, Эдисон успел сделать несколько шагов в сторону своей цели. К тому времени, как брогам тронулся, он отвязал роликовые коньки и теперь уже ехал на ирландском тандеме (хотя сам Эдисон сказал бы, что он просто идёт пешком).

Напуганный этими событиями кэбмен обратился к барышне, которая сама поспешила закрыть личико ладонями.

— Этот молодчик подозрительно напоминает мне Томаса Эдисона.

Пассажирка отняла руки от лица.

— Он американец?

— А вы думали он кто? Украинец? Хотя какая разница? Американцы... украинцы... грузины... скоро все они будут плясать под одну дудку. Кстати, вы слышали, будто там, на той планете, Земле, — кэбмен поднял голову вверх в поисках зелёного пятнышка, но солнечные лучи благородно затушевали небеса, — тоже есть люди?

— А на верхних планетах?

— Да-да, ещё есть Юпитер, оранжевая планета! Вдруг там есть какие-нибудь украинцы?

— Какие украинцы?

— Оранжевые, наверное... Хотя вряд ли, времена ведь меняются, правительства меняются. Наверно, они зелёные... Как американские бумажки... Хотя нет, наверное, всё наоборот... Скоро узнаем... Дорога свободна! Поехали!

Эдисона этот разговор нисколько не заинтересовал. Если честно излагать, он его не слышал. Минуты спустя после приезда он был впущен в гостиную с признаками выставки космической техники, где кроме двоих неизменных героев повествования мы ясно видим телеящик и секретаря.

С ними не было не только Шепарда и Гленна, но и Шерлока, Болдуина и Литтлвуда: эти покорители космоса разрабатывали поверхность пустого космического тела и отдавали приказы пролетариям

в скафандрах, делая Селену ближе к просвещённому миру. Литтлвуд телеграфировал в Лондон, что мы и можем прочесть в бланке:

Строительство космического лагеря успешно продолжается. Рабочие послушны, хотя один пытался ускакать на другую сторону планеты. Был пойман. Болдуин и Шерлок требуют оперу и театр. Ещё они видели в небе космический аппарат похожий на тарелку с иллюминаторами. Непонятно. — Литтлвуд.

Дайте время, и даже на этой пустой и холодной планете будут яблони цвести. Двадцатый век расставит всё по своим местам.

Лорд Солсбери жестом предложил пришедшим сесть перед телеэлектроскопом, чтобы наблюдать за демонстрацией очередных находок на загадочной территории. Никому из смертных ещё не было известно, помогут или же повредят эти находки поставленной перед имперским правительством задаче, но довершить её требовалось не иначе как до наступления нового столетия. И уже в двадцатом столетии все проблемы, что ещё не решены, будут решены, последний дикарь покорится силе, социализм превратится в музейный экспонат, и лишь Её Величество королева Виктория после празднования столетнего юбилея своего правления в 1937 году будет тем, что останется от великого века.

Вернёмся же из прекрасных мечт на стезю обыденности, и увидим, как космические джентльмены демонстрируют свои находки, достойные упоминания в списке нелепейших художеств современности.

— Господа Гленн и Шепард вынуждены отступать от честной игры и статуса джентльмена на время работы в тылу геян, когда они вынуждены работать руками. Теперь слушайте подробность. Господа Гленн и Шепард ввиду непредвиденной случайности лишились возможности сфотографировать объекты своих наблюдений, потому они экспроприировали у геян эти картины, мнение о которых они хотят услышать от вас. В настоящий момент они находятся на обратной стороне Селены. Благодаря сигналам гелиографа и беспроволочной передаче движущегося изображения мы увидим их трофеи.

Секретарь вооружился рукояткой телеприёмника, и тогда диск достиг требуемой скорости вращения.

На экране появилась чёрно-белая внутренность герметичной камеры на Селене. На заднем плане виднелись астромены. Иллюзия ли это, или перед нами оригинальность?

— Что они делают? — вздрогнул милорд от неожиданности.

— Они прыгают!

— Я вижу, что они прыгают. Зачем они прыгают?

— И как высоко они прыгают!

Тесла предпринял попытку объяснить.

— Извольте, но я слышал, что сила тяжести на Селене в шесть раз меньше.

— Это ясно, но это не повод для того, чтобы прыгать.

— А что делают пролетарии?

— Они кувыркаются!

— Кувыркаются? До чего их довела уменьшенная сила тяжести! Рабочие должны не кувыркаться, рабочие должны эксплуатироваться.

На экране в эти мгновенья объявился Шепард. Секретарь применил гелиограф, и Шепард мгновенно повернул голову. Контакт мог приступать к началу.

Шепард расположил перед камерой экспроприированную картину. Зрители прищурили глаза, чтобы тотчас же их выпучить.