Земляничная тату
Шрифт:
– Я не знаю! – чуть не взвыл он.
Троица на соседней скамейке прекратила флиртовать и уставилась на нас.
– Вы обещали сказать мне, где находится Лекс Томпсон, – умоляюще прошептал Стэнли. – Я на всякий случай скрестила руки на груди – чтобы он не мог обхватить мою ладонь своими пухлыми потными ручонками. – Вы обещали!
Вообще-то я ничего не обещала, но сейчас не время упирать на формальности. Я вырвала листок из блокнота и написала телефонный номер Ким. Стэнли выхватил его с такой жадностью, словно это указ о помиловании.
– Но на вашем месте я бы ему не звонила.
Стэнли недоуменно замер.
– Почему?
– Думаю,
– Неужели я вам выложил все просто так? – растерянно спросил Стэнли, ухватывая суть гораздо глубже, чем я думала.
Я пожала плечами:
– Почему же просто так? Вы удовлетворили мое любопытство.
И послала ему радушную улыбку. Могла бы не стараться. Стэнли беспомощно всплеснул руками, тяжело встал и поплелся в направлении Уайтхолл-стрит. Я расслабленно откинулась на спинку скамьи и подставила лицо осеннему солнцу.
Глава двадцать первая
Вдали от берега дул ветер. Я на секунду прикрыла глаза, расслабила шею и почувствовала, как болтается на ветру голова. Рядом стояли три еврея-хасида, отец с сыновьями. Шляпы у мальчишек сползли на затылок. Они нервно теребили пейсы, словно час назад накрутили кудряшки с помощью раскаленной кочерги и теперь боялись, что ветер их распрямит. Мы цеплялись за тросы и зачарованно смотрели на силуэты Манхэттена: небоскребы отливали золотом на солнце, в окнах отражался небесный ультрамарин. Наш паром направлялся туда, где Гудзон соединяется с Ист-Ривер. Туда же дул и ветер. Чудилось, что все потоки соединяются в этой точке, и мне остается лишь ухватить их и сплести в единую прядь.
Решение прокатиться на пароме было внезапным. Когда я вышла из скверика, меня подхватил поток людей и понес к причалу. Сопротивляться я не стала и дала себя увлечь на паром. В этой посудине не было ничего романтичного: старенькие пластиковые кресла все в трещинах; изо всех углов тянет дезинфекцией и «Макдоналдсом» – маринованные огурчики, майонез и бодрая, напористая искусственность приправ.
Впереди и сзади на пароме имелись открытые площадки. Наверное, следовало сказать – на носу и корме, но морские термины звучат слишком пафосно для этого, по сути, рейсового автобуса.
По пути к острову Стэйтен я рассматривала берег Нью-Джерси и высокий изящный мост Веррадзано-Нэрроуз, который, казалось, парил в воздушных потоках. Когда же мы добрались до места, я перешла назад (ставший теперь передом) и заняла самое лучшее место в партере – полюбоваться Манхэттеном.
Вдруг рядом возникла какая-то суматоха. Я опустила глаза. Неподалеку устроили возню два других мальчика в больших шляпах. Из под шляп трогательно торчали кончики вязаных ленточек, скрепленных огромной уродливой булавкой. За спинами мальчиков толкались две девочки в неотличимых цветастых платьицах. Хасидский вариант семьи фон Трапп [35] . Рядом с детьми стояла женщина. На ней тоже было пестрое платье с многочисленными оборками, голова обернута в тюрбан из той же цветастой
35
Семейный хор выходцев из Австрии, эмигрировавших в 1938 году в США, история которого легла в основу голливудского фильма «Звуки музыки»
Дети умудрялись быть повсюду – паром кишел ими, как мухами. Возможно, в мамочкином животе находился еще один, готовый добавить несколько новых растяжек в интересную коллекцию на теле родительницы. Я содрогнулась и потеряла интерес к нью-йоркским пейзажам. На детей (в любом количестве) у меня стойкая аллергия. Когда мы причалили, я первой соскочила с трапа и стремглав кинулась к телефонным автоматам. Кое-кто из ребятни все-таки умудрился коснуться меня своими липкими ручонками – милые малыши возжелали перелезть через ограждение, наверное, чтобы их раздавило между паромом и причалом. Удивительно, но у детей – свой инстинктивный естественный отбор, точно они знают, что их в мире и так слишком много.
Ким, слава Богу, оказалась дома. Она взяла трубку после второго звонка.
– Сэм! Где ты? Я уже целую вечность тебя разыскиваю.
– У паромной переправы на остров Стэйтен.
– Каталась на пароме? Здорово! Может, приедешь? Столько хочу тебе сказать…
– Уже еду.
Я повесила трубку и огляделась в поисках такси. К черту подземку, мне срочно надо попасть в цивилизованное взрослое общество. Ладно, согласна, это преувеличение. Цивилизованное взрослое общество старательно обходит меня за версту. Мне требовалась Ким.
Только я плюхнулась в такси, как вальяжный голос Пласидо Доминго велел пристегнуть ремень, сославшись на то, что «вы очень важный человек». Ну и ну! Куда только подевалась европейская ирония старины Пласидо?..
В квартире Ким я оказалась впервые. Пять пролетов шатких ступеней вели к квартирке размером со школьный пенал – крошечная газовая плита в одном углу, душевая в другом, под ногами скрипит расколотый кафель.
– Ну разве не здорово? – просияла Ким при виде меня. – И выгодно! Всего семьсот баксов в месяц.
Я вспомнила, как Лоренс с похожим восторгом показывал мне свою конуру. Удивительно: люди не только живут в клоповниках, водруженных друг на друга, но и счастливы, что удалось заполучить такое убогое жилье.
– Чаю хочешь? Я как раз чайник поставила.
– То что надо, – обрадовалась я, оживившись при мысли, что смогу восстановить силы настоящим английским чаем.
– Отлично, – Ким открыла шкафчик. – У меня есть лакричный, апельсиновый, с шипами малины, лимонный, ромашковый, фенхель с крапивой…
– Стоп, стоп. – Я поняла руку. – А можно мне чашку самого простого и обычного чая?
Ким смутилась.
– Ты имеешь в виду чай из чая? Я его больше не пью. Танин очень вреден.
– Даже жалкого пакетика в шкафу не завалялось? – взмолилась я.
Ким покачала головой.
– Да и какая разница? Все равно нет ни молока, ни сахара. Я бы не смогла приготовить правильный чай.
– Нет молока?
– Только соевое. Но у него не тот вкус.
Я уронила голову на руки и простонала: