Земная печаль
Шрифт:
— Как это ты надумала?
— Меня сманила Маруся.
Положительно, я становилась девчонкой; не только я не могла быть ничьей матерью, но самой мне нужна была гувернантка.
Андрей взял меня под руку. Все с той же улыбкой он повел меня тихим шагом.
— Я не ждал, никак не ждал, что вы тут! Это очень славно, я рад.
Когда он добр, он называет меня на «вы».
Гуляя, мы разговаривали. Он чувствовал себя плохо; в этот вечер его томили тяжелые мысли; по смутному побужденью он поехал сюда после клубского обеда.
— А вам весело?
Я хотела прижаться к нему, крикнуть, что без его любви мне не может быть
— Да.
— Natalie, — вздумал он вдруг, и я вспыхнула, — хотите, мы пройдемся с вами в вальсе?
Он увидел смущение и нерешительность в моих глазах.
— Помните, мы танцевали с вами когда-то?
В это время музыка заиграла. Это был ланнеровский вальс.
— Можно вас пригласить? — Андрей поклонился, ласково блеснул глазами.
Неужели мне на самом деле семнадцать лет?
Я не запомню даже, когда мы танцевали с ним после той весны. Еще вчера я засмеялась бы и съязвила ему что-нибудь, если б он предложил мне это. Но сейчас, опираясь на крепкую, сухую руку, я шла вольным движением за старыми, милыми звуками; мне было радостно, что Андрей, мой князь, так прекрасно танцует, что и я не уступаю ему, и что этот медленный полет уводит нас Бог знает куда.
— Не устали? — шепнул он над самым ухом. — Может быть, отдохнем?
— Нет, ничего.
Мы обходили во второй раз залу.
— Милая Наташа, милая, — это едва было слышно. — Как люблю я вас!
— Да?
— Вы чудесно–прекрасны нынче. Милая Наташа!
Голова моя кружилась. Как сквозь сон слышала я эти слова, так давно не слышанные мною, и мое усталое сердце, как и вся я, таинственно молодело и расцветало.
Да, это был наполовину уже не его голос, а нового, жениха, дорогого князя Андрея.
Я видела его руку, с тонкими пальцами.
— Хотите, — произнесла я негромко, — я поцелую вам руку?
Я бы сделала это легко и с благоговением. Любви все можно.
Он не ответил. В его влажных глазах, сияющих, я прочла ту же любовь.
Стало тихо. Мы опять очутились в той гостиной и сидели на диване, как влюбленные.
— Все последнее время я страдал. Потому что мы мало любили друг друга. А сегодня в особенности было мне плохо. Я не мог найти себе места, весь день. Почему я попал сюда? Кто меня подтолкнул? Как я счастлив!
— Это любовь, — она нас соединила. Думала ли я попасть сюда и…
— Что?
— Встретить тебя, такого…
— Да, как неожиданно! Как прекрасно!
Больше мы почти и не говорили. Когда очень любишь, то можно, прижавшись щекой к щеке, читать все в любимой душе.
Показалась Маруся. Она шла под руку и, видимо, сама хотела сесть в этой же комнате. Мы встали.
Она всплеснула руками.
— Бог ты мой!
— Вы чего удивляетесь? — Андрей счастливо смеялся. — Почему мы не можем сидеть вместе!
— Да давно не видала, признаюсь! Ай да Наташа.
Она познакомила нас; вчетвером, сияющие, мы болтали.
Потом в киоске пили шампанское и чокались бокалами крест–накрест.
— Свадьба, — закричала Маруся, — кто ж выходит замуж?
С Андреем я чокнулась робко, как с женихом.
— Ну что, — мигнула мне Маруся, — maman, можно мне еще кадриль?
В кадрили мы были визави, а потом вместе уезжали. Бал кончался. Садясь в санки с Андреем, я увидела, как и Маруся садится тоже со своим. Я не выдержала. Как в хмелю, выскочила я из саней, потеряла ботик и в туфельке
И прибавить я могу только, что вся эта ночь дома, которую мы провели с Андреем, осталась в моей памяти таким же блистательным сновидением, каким была встреча и вальс.
Да, среди невзгод и скорбей жизнь дарит нам иногда незабываемые мгновения. Верно, когда придет наш конец, мы вспомним о них. И если скажем: девять десятых пропало, но одна сотая вечна — то и за нее мы умрем покойно.
Да будет благословенна любовь.
ЗАРЯ [97]
97
Впервые: Литературно–художественные альманахи изд–ва «Шиповник». СПб., 1910, кн. 12. С. 7–43//Сны. С. 91 —131. Первоначальный вариант первой части автобиографической тетралогии «Путешествие Глеба» (как часть тетралогии опубликована в 1937 году).
Памяти милых сердцу
Женя не мог сказать, с какого времени начал себя помнить. Были ничтожные или непонятно–прелестные воспоминания, — игра, ласка, запах летнего сада; но это тонуло в тумане детства, легендарного существования, бросающего на целую жизнь свой свет.
И лишь много позже выяснилось для него, что начало жизни проходило в деревне. Навсегда врезался двухэтажный белый дом на взгорье, почти среди села; дорога к церкви, усаженная ракитами; бело–розовая церковь с раздольным погостом, откуда видны луга, с разметавшейся «поповкой», — там жил причт [98] . Наискось через улицу большой сад. Здесь уже слегка таинственно, и некое очарованье представляли его дальние липовые аллеи, выходившие за село, в поле; глухие места, заросшие бурьяном и крапивой; маленький овражек, где валялись лошадиные кости и росли особенные, белые цветы.
98
См. примеч. к с. 44.
А далеко вокруг дома, церкви, сада, села, расположенного на полухолме, — синели кольцом леса. Что было в них, какие жили звери или разбойники, этого детский ум не знал. Но их названия были внушительны, иногда жутки: Брынский лес, Козий бор, Чертолом. Эти леса и поля, шедшие к ним, и речка среди ровных лугов, присылали с ветрами свои благоуханья — девственную крепость, чистоту, силу. Жизнь маленьких людей была овеяна ими. Не оттого ли всё в те дни — во время Эдема [99] — казалось острым и дивным, как божественный напиток?
99
Эдем— в библейской мифологии страна, где обитали Адам и Ева до грехопадения; синоним рая.