Земные и небесные странствия поэта
Шрифт:
…Да Отец мой и у савана и у реки последней и у брега смерти не выросла вера моя…
Но но но но но но
Ой!..
Но там на берегу Кафирнихана среди приречных прибрежных нагих камней валунов пустынных стоял хладный первокуст алычи цветущей жемчужной…
Куст белой хладной парчи куст живых ковровых исфаганских атласных перламутровых узорчатых цветов.
Но там стоял куст алычи цветущий одинокий тихий хладный алавастровый.
Но там стоял куст алычи цветущий и пчелы первые сонные слепые вялые реяли у него и брали от цветов…
И
И куст был бел атласен как саван мусульманский…
И облит цветами как молока струями коровы обильной хиссарской.
И тогда поэт Тимур-Тимофей обнял куст как младшего брата.
И восплакал.
И задрожал и куст внял ответил ему и дрогнули цветы хладные…
…О Господь мой! жаль оставлять мне куст этот жемчугов родных живых хладных!
О Господь жаль расставаться!..
О Господь зачем куст алычовый напоследок насылаешь?..
Куст куст и что напоминаешь?
И чьим ликом седым бледным родным глянул? в душу дохнул пахнул глянул?
Куст!.. да ты ж как матерь в гробном жемчужном русском новгородском льняном олонецком пресветлом саване стоишь глядишь маешься вьешься неизреченная печалишься…
…О Господи! о боже! что ж ты?.. куст цветущий алычовый напоследок насылаешь? искушаешь?..
Куст жемчужный…
Матерь… мати… мама…
Куст-матерь…
Ты ль ветвями хладными цветами ты ль меня ласкаешь напоследок оберегаешь окружаешь жемчугами забытыми скатными речными провожаешь цветами ветвями пчелиными ветвями алавастровыми хладными…
Но ты живой, куст мой!..
А ты матерь неживая ты усопшая… я знаю Анастасия моя матерь…
…Да сынок… Я умерая усопшая. Я дальная…
Но я с тобой… Но я обернулась явилась сахарным цветущим алычовым ледяным снежным живым речным кустом…
Я с тобой сынок… Тимофей Тимур Тимоша мой…
Я шепчу как жемчужные ледовые цветущие цветопенные ветви над рекой…
… Сыне сынок земной мой…
…О Господь куст-матерь шепчется со мной над рекой!..
…Матерь! мати! мама!.. Анастасия-Воскресенье-Русь матерь погоди постой помедли подержись побудь со мной!
Матерь Анастасия-Русь побудь со мной ведь из семи твоих сыновей сынов — я последний я останний я один един еще еще еще живой!..
Матерь матерь побудь со мной с живым побудь пожалей матерь пожалей меня живого мя матерь матерь-куст живой седой седой седой…
Матерь ты со мной?..
…С тобою сыне сынок мой останний мой последыш… я с тобой…
Но те… те шесть сынов те шесть усопших убиенных сирот замогильных кличут из поруганных из вековых довременных русских наших гробов домовин
Оле!..
Оле!..
Вот он!..
Глава вторая
Оле!..
…Ты кличешь меня матерь твою!
Ты кличешь меня мой первенец первуха сынок первончик! первостный первец! агнец теленок мартовский прозрачный сквозистый дымный зыбкий первый мой теля дитя новина сладкая моя!
Ты кличешь меня мой первенец Рогволд Язычник!.. Невеглас!..
Ты кличешь меня мой Рогволд мой рыжий рыжий как финн, как варяг, как первый полевой цветок молочай одуван!..
И твои власы рыжи рыжи рыжи млады млады млады златы златы златы!
О сыне мой! о пламень язык огнь первого крутого ярого девьего чрева тела моего!..
…И ты подловил меня Володимир-князь святитель Руси объятый похотью женьскою как царь Соломон!
И ты в киевском томном охотном поле изловил меня полянку-косариху и нарек Анастасия-Русь.
А я шла в поле и пела:
— Ай коса моя — щука ныряет, весь лет трав валяет, горы снопы подымает!..
Ай коса!..
Ходит щучка по заводи, ищет щучка тепла гнезда, где бы щучке трава густа!..
Ай, коса-щучка моя!..
Ай, трава моя густа!..
Ай коса моя ржаная злата спела тучна заплетена!..
И где косарь на траву мою?
Где коса остра на косу злату младу мою?..
И тогда Володимир-князь сошел с коня царьградского византийского тугого спелого слепого спелого коня сошел в травы одуваны молочаи ромашки ранние у Днепра..
Сошел ко мне полянке косарихе в холщовой потной покосной рубахе и стал сниматьс себя царскую аксамитовую тяжкую порфиру багряницу…
И стар был и не мог снять с тела своего и маялся тщился на коне тишайшем в поле трав младых духмяных мятных набегающих необъятно неоглядно…
Тогда я положила косу остру на травы покошенные мои…
И помогла князю как дитю собрать с тела своего порфиру и уложила ее на травы…
И помогла князю с коня сойти на землю русскую…
И легла покошенно покорно у трав покошенных моих и рубаха холщовая моя одна была защита ограда стена плетень терем зыбкий на теле моем нагом девьем неотворенном…
И князь взошел возлег на меня не сняв рубахи моей а только подъяв ее до грудей дынных долгих степных медовых моих…
И не возмог и вознедуговал вознегодовал и маялся как с порфирой своей…
И конь рядом стоял глядел чуял и налился и тогда князь поглядел на коня на ствол корень камень его ярый и воспомнил князь младые гонные годины свои и триста наложниц своих из Вышегорода и триста наложниц белиц погубительниц потаковниц своих из Белгорода и двести наложниц своих из Берестова…
И возопил восшептал полянке мне: