Земные и небесные странствия поэта
Шрифт:
Эх, погулял я на Руси моей!..
Эх, потравил подавил я миллионы мужей да сыновей!..
И стал я средь зрелых втуне спелых вдов да неутоленных дев невест как потийский царь-петух средь одиноких несметных кур!..
Гой Русь!..
И была ты Русь повольников-ушкуйников, а стала Русь рабов да палачей…
Гойда!.. Ачча!.. Быр!.. Харе!..
Анастасия, ложись, как подрубленная горная тысячелетняя арча ложится на землю от долгого двуручного топора!..
Анастасия, ты арча, а я топор твой…
Анастасия-Русь-тысячелетняя арча, я алчный
Ачча!.. Быр! Харе!.. Абла!..
Он подступает к ней к ночной кружевной зрелой рубахе ея и теперь уже золотистый горящий табак из трубки его сыплется на рубаху её на руки на ноги её.
…Сон что ли?.. Ой ли?.. Ай ли?..
Ой ли Господи?..
Да пусть будет сон это!..
Да я закрываю глаза в кроватке своей?
Да сон это, Господи!..
И Анастасия ночная матерь моя страждет мается. Скитается она очами своими по ночной кибитке своей. Словно помощи ищет…
Птица она. Птица…
Но только мертвецы расстревоженные поднятые пожаром Чинары Сасанидов странники изгнанники могил изгнанники земли в занданийских гробных восковых алавастровых саванах стоят белеют в ночной кибитке нашей…
И наша кибитка их последнее земное пристанище, ночлег ковчег усопших убиенных а утром уйдут они в поисках новых могил мазаров кладбищ.
И только мертвецы обступают матерь мою вдову…
…И будете взывать о помощи средь народа мертвецов… да!..
И велик и глух сей народ! да!..
…И тогда Генералиссимус Ночи вынимает из сапога хунзахский кинжал с унцукульской серебряной ручкой.
Тот кинжал, которым убил укротил усмирил себя в реке его отец гневный святый Абалла-Амирхан-Хазнидон и который он завещал сыну своему.
И тогда Он говорит:
— Анастасия, ложись в бурку мою иль я убью тебя.
И тогда она тоскует и опускается в бурку и уж распечатаны сокровенные колодези и открыты ночные врата тела ея…
И Он дрожащими алчными руками собирает рубаху с тела ея и тут в темном углу кибитки остро пряно верещит свистит кричит знобко хлестко вилюйский хищник зверок Mustela zibelina coболь-одинец…
И Анастасия уже вся нагая уже вся покорливая уже вся пленная уж вся пойманная из бурки поворачивается на вопль и видит тихого улыбчивого странника-дервиша в бухарском чапане с широким вырезом, а дотоле она не видела не узнавала не различала его средь мертвых…
И тут она встает с бурки и она нагая вся, но не помнит, не знает этого и подходит мягко неслышно к дервишу и шепчет:
— Джамал-Диловар муж мой ты вернулся?
И что ж ты не помогаешь мне от насильника этого?..
И муж ее Джамал-Диловар мучительно немо глядит на нее и силится улыбаться.
И силится силится тщится тщится улыбаться он ей…
Ибо не может иного.
…Жена
Меня безбожники бесы Руси антихристы заживо бросили забыли забили в вилюйскую сибирскую рождественскую прорубь иордань.
Мусульманин певец знойный ишачий резаный иль не хочешь окреститься повеселиться попеть попотеть в проруби нашей русской?..
И так Русь ныне заботится печется об иных малых народах и их певцах…
Ох, да!.. Оле!.. Гойда!..
Я там в проруби сразу померз помер встал навек на дне воды этой…
И потек веселый подо льдами и восстал распухший утопленник в другой проруби…
И навека потерял застудил голос…
А ныне иду путями загробными в Кербелу в Мекку на дорогу хамаданскую предков моих шиитов…
Бисмиллои рахмани рахим!..
Но всякий убиенный усопший однажды посещает дом свой…
И я пришел жена моя…
И не могу помочь тебе от насильника этого от удава ката убивца мого…
Убитые на земле идут по земле из иного мира в дом свой и их множество.
Убитые на воде плывут идут по воде и их немного и я пришел в дом мой по рекам раньше многих…
Но не могу помочь тебе от палача этого…
…И тут вилюйский соболь вновь заверещал затосковал засвистал и стал метаться под чапаном Джамала-Диловара…
И стал грызть есть ему грудь и руки его и когтями рвать брать точить его, но не было крови на теле, ибо мертвое было…
И тогда Анастасия увидела, что усопший перед ней…
…Жена моя Анастасия мученица агница другиня светлая моя!..
Там в Сибири, в лагере как и по всея Руси голод был и звери из тайги приходили к нам и этот зверь привязался ко мне…
И я кормил давал ему от лагерной утлой пайки моей и увязался он за мной на загробные пути мои…
Одно лишь верное существо было со мной на земле и вот оно пошло за мной в небытие мое…
— Джамал-Диловар бедный замерзший заиндевелый захожий муж мой и я не верила в смерть твою, а ждала тебя, а теперь пойду за тобой…
…О сон мой! ой ли? ай ли?..
И!..
…И вот я вхожу в осеннюю студеную медленную вялую до дна прозрачную реку Кафирнихан-Ад…
И форели уснулые квелые ластятся к моим ногам и не дают мне войти в стремнину пагубную реки моей…
…Поэт! Тимур-Тимофей! Певец Руси и Азии! И ты брел в крещенских лютых одичалых владимирских полях в суздальском ополье и были мраз и глад на Руси такие, что вороны гладные младые вились клубились над тобой аки над мышью пшеничной ржаной полевой и тебе стало жаль их и тогда ты разделся донага и лег в снег и сказал: