Зеница ока
Шрифт:
И рассердился бог и спросил: «Где же вы были, когда я всем народам имена давал?»
Люди неведомые ему отвечают: «Прости, всесильный, но надеялись мы на твою милость и не осмелились презренной просьбой утомлять твои уши».
И ответил им владыка мира: «Сундук имен пуст. Раньше надо было приходить. Сами виноваты. Уж очень вы робкие. И очень неприглядные, незаметные. Наденьте, что ли, черные шапки, [6] чтобы в следующий раз мог я вас опознать. Решу ваше дело, сам позову. А пока идите!»
Note6
Черная
Люди же ему говорят: «Куда идти нам, господи? Нет у нас земли».
Совсем прогневался бог и крикнул: «Я не мог ошибиться! Есть и для вас, ротозеев, земля. Только забыл где. Вот идите и ищите. И чтоб я вас больше не видел. Прочь!»
И пошли «черные шапки» искать свою страну. Много ходили по миру, много стран перевидели, но у каждой земли были хозяева. Одни злые, они кричали: «Убирайтесь отсюда, не то хуже будет!» Другие добрые, они пускали погостить, но уступать свою страну пришельцам тоже не собирались.
И бродили по свету черношапочники и сто, и триста, и тысячу лет, и привел их наконец Маман-бий в эти степи. Пришли сюда люди, оглянулись и ужаснулись: куда они попали? Слева Барса-Кельмес, справа Барса-Кельмес, [7] спереди Каракумы, сзади Кызылкумы.
И собрались старейшины родов, и вызвали они Маман-бия, и стали кричать ему: «Куда ты нас завел?! Мы все здесь погибнем!»
И ответил им мудрый и отважный Маман-бий: «Я привел вас домой. Эта страна отныне станет родиной каракалпаков. Забытый богом народ нашел забытую богом землю, значит, край этот для нас и был предназначен, и никто уже не прогонит нас отсюда».
Note7
На территории Каракалпакии есть два места с одинаковым названием — «Пойдешь — не вернешься» — район пустыни и остров в Аральском море.
И сказали старейшины родов Маман-бию: «В этой стране нет земли, один песок. Где нам пасти скот? Где сеять джугару? Что будем класть в очаги? Что будем класть в котлы? Чем наполнять пиалы?»
И ответил им мудрый Маман-бий: «Арал будет нашим общим котлом. Аму — общей пиалой. Прибрежный тростник даст огонь очагам. А землю будем делать сами».
— Все, — вдруг закончил старик. — Когда это прожуешь, приходи еще.
Однако вновь встретиться не довелось…
Беда обрушилась внезапно.
За аулом на шоссе машина сбила Худайбергена. Когда узнавший об этом Даулетов примчался на своем «Москвиче», старик лежал на обочине, окруженный толпой сбежавшихся людей. Двое поддерживали его голову, остальные стояли, тихо переговариваясь, либо бестолково суетились, не зная, чем помочь. Участковый милиционер тщетно искал свидетелей: голубой самосвал видели все, но номера никто не запомнил.
— Где врачи? — крикнул Даулетов.
— Звонили уже в райцентр. Говорят, машин нет, — отозвался высокий, спортивного вида парень, наверное из студентов, присланных на прополку. — Две на ремонте, а на третьей
«Главврач на похоронах! Что за идиотизм!» — думал Даулетов, возвращаясь бегом к своему «Москвичу» и подкатывая на нем к обочине, где лежал старик. «Врач на похоронах? Врач?»
— Помогите кто-нибудь!
Несколько рук сразу подхватили Худайбергена.
— Не довезут, — всхлипнула какая-то сердобольная женщина.
— Похоже, что так… Однако если быстро… — ответил ей мужской голос.
— Да аккуратней вы! Потише! — Жаксылык нервничал, видя, как втискивают старика в кабину, как укладывают его на заднее сиденье.
— Мамутов, со мной! — не попросил, а буквально приказал стоящему тут же секретарю.
— Зря, — раздалось в толпе. — И сами измучаются, и старика измотают напоследок.
Но этого Даулетов уже не слышал.
Сидя в своем кабинете, Сержанов услышал, что в конторе поднялся переполох. Когда вышел в коридор, спросить, что случилось, было уже не у кого. Он выглянул на улицу и, увидев людей, бегущих к шоссе, направился следом.
На полпути ему повстречался Завмаг.
— Э-э! — укоризненно произнес он, — Что ж вы, Ержан-ага, опаздываете на похороны?
— Чего городишь? Какие еще похороны?
— Обыкновенные. По мусульманскому обряду — до захода солнца.
— Солнце в зените… Говори толком.
— Солнце-то в зените, а покойник уже на пути в царство Азраила. Худайбергена машина сбила.
Сержанов вообще не любил шуток, а кощунственных тем более. Как бы он ни относился к старику, но если с тем и впрямь беда, то нельзя об этом говорить со смешком.
— Ты вот что, Завмаг. Когда в следующий раз кланяться будешь, руку покрепче к груди прижимай.
Тот понял намек:
— Хотите сказать, чтоб камень из-за пазухи не выпал? Зачем же камень ронять, если его и кинуть можно… Еще пророк Иса учил, что всему свой срок: есть время, чтоб собирать камни, есть время, чтоб бросать их.
— Замолчи!!
— Хорошо, замолчу. Только кому это поможет? А вот если стану говорить, то принесу пользу некоторым уважаемым людям. Вам, Ержан-ага, например… — последние слова сказал тихо, как спичку чиркнул, но любопытство разжег.
— Что там еще?.. Ну говори, не тяни!
— Я не тяну. Готов раскрыть хурджин слов.
— Так раскрывай!
— Открыть-то недолго. Да хурджин не при мне. Дома он, Ержан-ага!
— О, лиса! Хвост твой так след и заметает!
— Напрасно вы так. Виден след. К дому ведет. Зашли бы. Прежде сколько раз зазывал, двери настежь отворял, мимо проходили. А сегодня, думаю, можно и заглянуть.
Обиделся Сержанов. Ведь намекает Завмаг, что, дескать, уже не директор.
— Домой иду. Обед ждет.
— И у меня стол не пустой. Вместе и пообедаем. Сержанов колебался. Любопытство тянуло, а душа противилась. Брезглив Сержанов. С души его воротит от каждого прикосновения к засаленному пиджаку Завмага. Сколько лет знакомы, сколько раз Завмаг выручал его, но протянуть руку этому замызганному замухрышке или похлопать его по плечу Сержанов никогда не мог — противно. Однако любопытство пересилило брезгливость.