Зеркала и галактики
Шрифт:
Наш глайдер сделал круг, снизился и завис над террасой, которая пестрела гостями.
– Давай, – скомандовал пилот.
Зараза, он держался на высоте трех метров!
– А пониже нельзя? Или сесть во дворе, к примеру?
– Пошел, пошел. – Кажется, парень уже изнывал от желания съездить мне в ухо.
Поглядел я на террасу, на поднятые лица заинтересовавшихся гостей, на мрачную рожу пилота, сунул за пазуху Хрюнделя, взял корзину с цветами, покрутил пальцем у виска, открыл дверцу, да и выпрыгнул. Летчик даже ахнуть не успел.
По-хорошему, надо было упасть и перекатиться, гася
Пилот наверху сконфузился и убрался. А я победно огляделся, орлиным взором выхватил из толпы Ирену и направился к хозяйке дома. Царственная блондинка улыбалась и качала головой. Затем шагнула мне навстречу и протянула руку для поцелуя.
– Рад видеть вас, мадам… Ольга, – выскочило имя. Тетка не предупредила, что у Ирены есть сестра-двойняшка!
– А вы, конечно, Лен Техада. Мы наслышаны о ваших подвигах. – Она позволила мне задержать ее пальцы чуть дольше положенного. Руки у Ольги изумительные, осиянные переливами лунного камня, овеянные его нежной прохладой. – Смотрите на браслеты? Я нарочно надела что попроще, чтоб вы не разоблачили мои драгоценности.
– Я бы не стал. Вы сама – лучшая драгоценность. – Глаза у лунной Ольги тоже были сияющие.
Она засмеялась.
– Вы льстец и сердцеед. Идите, поищите Юльку; она была в зеленой гостиной.
Я прошел с террасы в дом и двинулся через анфиладу комнат. В качестве эксперта по драгоценным камням, мне доводилось бывать в богатых домах, но подобной роскоши я не встречал. Таких денег просто не бывает. Больше всего меня поразила отделка интерьеров: тут и материалы, и работы обошлись владельцам в миллионы. Эх… Что уж нам с Хрюнделем тут ловить? Однако я приосанился, вытащил котенка из-под рубашки и усадил на плечо. Как говорит моя тетушка, хоть я нищий и беглый, зато сошел со звезд.
Из открытой двери вдалеке выплыла череда белых привидений. Три штуки. Они приостановились – и вдруг разом бросились ко мне. Кошки. Две пушистые и одна короткошерстая, с разноцветными глазами: на белоснежной морде сияли голубой топаз и золотисто-зеленый хризолит. Вся эта благодать с громким мявом кинулась мне под ноги и принялась урчать, тереться, стлаться по ковру и не давать прохода.
Откуда-то выпорхнула Юлька. Короткое платьице на шнурочках – серебристое, к ее серым глазам; открытые загорелые плечи и руки, красивые ноги. Темные, с рыжиной волосы небрежно сколоты на затылке, и никаких украшений. Юлька и без них очаровательна.
– Кто тут обижает маленьких? – Она осеклась, узрев кошачье представление. – Боже! Они ума лишились?!
Кошки валялись на моих ботинках, перекатывались с боку на бок и орали во все горло.
– Виола! Магдалена! Михаэлла! Кыш, мерзавки! – На большее именинницы не хватило – она покатилась со смеху.
Не без труда стряхнув кошек, я вручил Юльке корзину с цветами.
– Она с сюрпризом.
Юлька осмотрела корзину, нашла ленточку и потянула. Раздалось нежное «пуххх», и в воздух взмыл рой золотых мушек. Это тетушкина горничная придумала. Блестки окутали Юльку сверкающим облаком, осыпали волосы, плечи и руки, заблестели на скулах
– Идемте, – она мотнула головой в неопределенном направлении.
Мы пошли. Кошки тоже увязались. Издавая громкое «мурр! мурр!», они вились вокруг и путались у меня под ногами. Я спотыкался, нечаянно наступал на лапы и хвосты, однако они сносили все и млели от счастья. Юлька хохотала, называла их поганками, а меня – кошачьим падишахом и ловко скользила среди клубящихся гостей. Разноцветная сумятица, громкий говор, смех, утомительная толчея. Пока я прошел дом насквозь, умаялся, честное слово. И оценил мудрость тетушки, которая советовала мне ехать в гости завтра.
Мы поднялись на второй этаж. Тут оказалось тихо, спокойно и очень прозрачно: стеклянные двери, зеркала, окна, ложные окна с подсвеченными витражами, на которых были изображены дивные пейзажи. Мурчавшие кошки безобразно возмущали этот покой; один Хрюндель затаился на плече и вел себя пристойно.
– О-о-ох!!! – издала Юлька вопль облегчения. – Ненавижу эти сборища.
– Тогда зачем вы созвали народ?
– Я?! Они сами созвались! Никогда такой уймы не бывало, а сегодня – прямо наводнение. У-ужас, – отдувалась она, обмахиваясь платочком. – Сюда, – Юлька толкнула какую-то дверь и вошла.
Будуар миллионерши. Что там тетушкин «кружевной» будуар, где мы завтракали! Здесь каждый столик, каждый пуфик, подставка под вазу и зеркало – музейная редкость, а на ковер страшно ступить. Ковер был сделан из шкуры огромного снежного лиса, а эти звери водятся на Доминике, и стоят на рынке, как океанский лайнер. В углу вылизывала лапу большая кошка из черного обсидиана с переливчатыми золотистыми отблесками; глаза – зеленовато-желтые хризобериллы с инкрустированными зрачками. Поглядел я вокруг – и загрустил. Верно говорила тетушка: с Вэрами нам не породниться.
Юлька поставила мою корзину на столик у окна и засмеялась.
– Такое скопище народу – и один-единственный человек додумался подарить цветы. Видели б вы гору барахла, которое они притащили! Лучше б совсем ничего не везли.
Я удержался от комментариев. Миллионерским дочкам позволительно привередничать.
– Садитесь, – указала Юлька на кресло, окутанное полупрозрачным облаком – накидкой из хвоста все того же снежного лиса. Таких кресел было два одинаковых. – Не задавите Виолу! – Оказалось, одна из кошек юркнула на сидение вперед меня; белое на белом едва разглядишь. – Ох, поганки! Как они к вам прилепились, а? А ваш-то кисик – сидит себе, как украшение, – она почесала Хрюнделю спинку и предложила: – Хотите мороженого?
– Хочу. Если ваши кошки отлипнут и не будут толкать под руку.
Юлька распорядилась по интеркому, нам принесли мороженое и забрали пушистую гвардию. Долго было слышно, как кошки возмущенно орали, когда их уносили прочь.
Моя хозяйка плюхнулась во второе кресло со снежным лисом. Не опустилась, не уселась, а именно с размаху плюхнулась – с озорной раскованностью и азартом, еще и ногами дрыгнула. Чертенок.
Мороженое съели в чинном молчании. Юлька о чем-то размышляла; серые глаза поблескивали из-под густых ресниц. Довольно урчал Хрюндель, и сцена была идиллическая.