Зеркала и галактики
Шрифт:
– Заткнитесь. Не то дам в ухо – и на секьюрити не посмотрю.
Он заткнулся. Погладил бляшку на воротнике, усмехнулся и огорошил:
– Если скажете моему отцу, что убили Кэтрин по этой самой причине, я отправлю вас на Изабеллу.
– Вы рехнулись.
– И постараюсь со временем сделать вам надежный паспорт.
– И отец ваш рехнутый, коли пускает на Изабеллу одних голубых.
– Техада, вы меня утомили. Какая вам разница, что станет думать совершенно посторонний человек? Вся страна считает вас убийцей –
Рассуждал он довольно здраво, этот миллионерский сукин сын. Если бы я не упирался и позволил адвокатессе доказать, будто набросился на Кэтрин в приступе ревности, десятки бы не получил. Но коли я тогда не дал возводить на себя напраслину, какого лешего сейчас соглашаться?
С другой стороны, я изведал, что такое быть Солнечным Зайчиком, и с меня довольно. Я поглядел в окно, за которым синело небо, зеленел склон холма, а дальше простиралась райская долина с лугами, рощами и тихой речкой. У причала стояли прогулочные катера – разноцветные, яркие, будто набор детских игрушек. Меня взяла тоска. Не хочу обратно в тюрьму.
– Техада, опомнитесь, – сказал Герман проникновенно. – Куда бы вы ни попали, вас ждет одно и то же: мужчины будут звереть и кидаться, желая прикончить.
Вздумав его уесть, я нахально осклабился.
– А вы – почему у вас руки не чешутся? Неужто…
– Вы мне нужны, – сухо оборвал Герман. – И давайте обойдемся без намеков.
Я чуть не расхохотался ему в рожу. Ничего себе – ему без намеков, а меня хочет выставить педиком!
– Существуют технические средства защиты от сенсов вроде вас, – он коснулся загадочной бляшки на воротнике. – Чтоб вы знали: устройство обошлось мне дороже, чем ваш побег.
Я насторожился. Выходит, таких, как я, много? Но спросить не успел – Герман продолжил:
– Или вы предпочитаете пятнадцать лет скрываться в лесах, до истечения срока давности? Возможно, вас станут искать… И найдут, уж поверьте. Техада, вы слишком молоды, чтобы из глупого упрямства обрекать себя на скорую смерть в травенском застенке.
Я поглядел на сидящую у бассейна Юльку. Ее волосы струились по плечам и высокой груди, платье отливало розоватой белизной живых лилий.
Герман проследил мой взгляд.
– Есть еще одно обстоятельство. Наша с Юлькой свадьба, похоже, расстроится – так что вы можете рассчитывать на благосклонность нашей красавицы. Замуж она за вас не пойдет, а втихую побаловаться – отчего нет?
Глупостей я за свою жизнь наделал порядком. И тогда тоже: от всего сердца влепил Герману оплеуху.
Юлька ахнула и вскочила, а в следующее мгновение меня взяли за локти оба секьюрити. Нежно взяли, бережно, не в пример травенским зыркам. «Сурпуг» побледнел, на скулах шевельнулись желваки.
– Техада, вы непомерно горды и заносчивы. Несообразно своему положению в мире. Ну, отвели душу? Теперь, надеюсь, вы согласны?
Устал я от всего. И согласился. И только месяц
А тогда мы поехали беседовать с Теренсом Максвеллом, отцом Германа. Высокий, седой, импозантный, он встретил нас в довольно скромном офисе «Лучистого Талисмана». Всех украшений – пейзаж на стене: вид на Приют под пылающей розовым золотом снежной вершиной. А сам господин Максвелл – всего лишь исполнительный директор небольшой туристической фирмы, и по виду никак не скажешь, что за ним стоят те огромные деньги, которые мне виделись за Юлькиным «сурпугом».
Защитной бляшки у него не оказалось. Герман торопливо представил нас друг другу и увел Максвелла-старшего в соседнюю комнату, пока тот не успел надуться от злобы.
Из-за двери доносились раздраженные голоса; они спорили минут десять. Тем временем приветливая секретарша потчевала меня кофе с булочками, а я следил за тем, чтобы ненароком ее не коснуться.
Наконец Максвеллы возвратились, а секретарша ушла. Я смотрел в пол и делал вид, будто меня нет. Не хватало, чтобы после всей нервотрепки сделка сорвалась.
Директор фирмы кашлянул и отрывисто проговорил:
– Господин Техада, вы в самом деле питали привязанность к мужу покойной Кэтрин Ош? И…э-э… отвечал ли он на ваши чувства?
Мужу Кэтрин я охотно свернул бы шею. А заодно и Герману, который втравил меня в эту хренотень.
– Да и да. – На душе стало гадко, как если бы зарыдал в общей камере, ползая на коленях и умоляя о пощаде.
Максвелл-старший поверил. Он мне даже посочувствовал:
– Что ж вы… Надо было признаться в суде, а не упорствовать. Вам бы дали меньший срок.
Тут вмешался Герман:
– Думаю, теперь самое время объяснить суть задания и дать инструкции. Мы поговорим в отдельном кабинете.
– Конечно, конечно. Кстати, об инструкциях. Вам, господин Техада, придется их неукоснительно выполнять, иначе я не поручусь, что вы не возвратитесь в Травен… в тюрьму.
Я обещал, что буду соблюдать все предписания. Однако не прошло и трех недель, как я нарушил слово.
А пока я от Максвеллов двинулся назад к Кристи – спросить, что может означать вся эта ерунда. Минуя дежурную сестру, я тайком пробрался в палату.
Шериф снова лежал под капельницей. От звука открывшейся двери он вздрогнул и открыл глаза, лицо осветилось – и тут же померкло от разочарования.
– Опять ты…
Он ждал Марион. Я не стал его огорчать и докладывать, с кем она и чем занимается.
– Кристи, – я отнес стул в дальний угол и уселся, – если позволите, я вас немного развлеку. Тут такая каша заварилась – обхохочешься.
И подал ему историю с Германом в веселом ключе, как анекдот; только Кристи, к сожалению, не смеялся. Он выслушал, помолчал и выругался – вполголоса, но смачно. После чего обратился ко мне: