Зеркала и галактики

Ворон Елена

– Дурак ты – Герман сам настучал. Тебя могли бы выслать с Территории, но не так скоро.

– Видать, я ему крепко нужен. – Вот сволочь миллионерская, слов нет! – Кристи, какие обстоятельства у них могли измениться?

– Я что, господь Бог? Откуда мне знать?

– А идиотский мотив убийства зачем?

Шериф скривился и не ответил, прикрыв глаза.

– Кристи, – окликнул я, наскучив ожиданием.

– В твоем деле очевидный прокол следствия, – отозвался он, не подымая век. – Нет мотива преступления. И признания не добились.

Может, ты и впрямь ни при чем?

– Кристи!

– Ленни! – передразнил он. – Ладно, иди, собирай манатки, если всерьез наладился на Изабеллу. Только имей в виду… – Шериф перевел дух. – Ты нужен Максвеллу, чтоб собирать стекляшки. И будешь их сгребать на его чертовой планете до самой смерти.

Вот черт; а я и не подумал о таком исходе. Пожалуй, с Германа станется.

Кристи пошевелился, застонал сквозь зубы.

– Иди. Скоро сестра заявится, тебе шею намылит.

Я поднялся со стула.

– Посоветуйте что-нибудь.

Он тяжело, трудно вздохнул. И неожиданно усмехнулся углами губ.

– Коли буду жив, позабочусь, чтоб тебя не схоронили на Изабелле.

– Спасибо. Кристи…

– Помолчи, дай сказать. Ты не виноват… в смерти Кэтрин. Я уверен. И еще. Если бы Марион тогда согласилась… ты стал бы мне сыном. И с тобой бы не случилось худого.

Я глядел на него во все глаза. Тетка уверяла: именно Кристи настоял, чтобы меня отдали в интернат. Шериф продолжал:

– Я хотел жениться на ней и усыновить тебя. Не сложилось. Она слишком любила Ленвара. Мечтала, чтобы он вернулся.

Меня озарило. Милая тетя отослала маленького Ленни в интернат, чтобы он вырос вдали от нее и возвратился чужим человеком, двойником Ленвара-старшего. Ай да тетушка, резвушка…

– Кристи, последнее. Кто убил моих родителей?

– Иди с Богом.

– Пожалуйста, скажите.

– Твою мать болтовней не вернешь.

– Кристи, послушайте. Вы с Марион оба знаете, кто убийца. Я полагаю, тогда вы молчали ради нее, но сейчас… Я прошу: скажите. Ну что – мне на колени стать?

– Убирайся.

– Кристи, у вас же, наверное, есть мать. Живая. Скажите!

У него кривились губы, лицо блестело от пота. Я чувствовал себя скотиной.

– Кристи, имя!

Он закрыл глаза, будто готовясь умереть, и тяжко уронил:

– Ленвар. – Помолчал и словно нехотя добавил: – Старший.

Да: я и раньше допускал, что именно промелькнувшая звезда орудовал в доме на озере. Но пока не знал наверняка, испытывал по отношению к нему только ленивую холодную злость. Я не признавал его за отца, он был чужим, лишним в моей жизни, я не радовался и не стыдился заложенных во мне его генов. Но теперь… Жаркая ярость застлала глаза. Он убил женщину, которая когда-то безумно его любила, – мать собственного ребенка; убил ее мужа, погубил ее мать, мою бабку – ведь она умерла через два дня после трагедии на озере. А я – его сын, его точная копия. Сын убийцы, бешеного маньяка.

Шериф лежал как мертвый.

– Кристи, – позвал я, когда в голове

прояснилось. – Как вы считаете: за что он их?

Молчание.

– А почему не прикончил и меня заодно?

Шериф разлепил веки с таким трудом, словно они срослись, и долго глядел в потолок, собираясь с силами для ответа.

– Ты выклянчил имя – я сказал. А теперь катись к черту и дай мне спокойно сдохнуть.

С тем я и ушел.

Уже завечерело, когда я вернулся в тетушкино поместье. Ворота из металлического кружева с золочеными цветами отворились, я отпустил такси и зашагал по аллее.

Низкое солнце, словно заботливая кошка-мать, рыжим языком вылизывало верхушки деревьев. Небо посветлело, как будто синева стекла на землю и мягким сумраком осела под кустами. Дворец Марион пылал стеклами, отражая закатные лучи.

Добрался я до дворца, завалил прямиком в свою комнату. Тихо, пусто. Хрюнделя нет! Неужто мой бедолага проснулся от наркоза и двинулся на поиски хозяина? Наверное, он тут орал как резаный, и тетушка забрала его к себе.

Не хотелось являться Марион на глаза, но деваться некуда. Я заглянул в одну гостиную, в другую и добрел до личных комнат владетельницы. Деликатно постучал.

– Тетя, можно к вам?

Спустя пару секунд дверь отворилась.

Марион была одна. Она сидела на диване, поджав под себя ноги, и глядела исподлобья. Упавшая на лицо прядь придавала ей мрачное, бандитское выражение. Шторы были задернуты, и будуар освещали крошечные лампочки, точно прилепившийся к стене рой светляков.

– Лен, – с такой тоской промолвила Марион, что я простил ей все. Может, семнадцать лет назад она так же верила в невиновность Ленвара-старшего, как сейчас – в мою?

Ее глаза блестели в полумраке; из них выкатились две золотистые капли и поползли по щекам. От вида ее слез у меня душа перевернулась.

– Ты назвал меня потаскухой. – По щекам покатились две новые капли.

– Простите.

– Никогда не говори таких слов женщине, которая тебя любит, – прошептала Марион горько. – Что бы ты ни считал.

– Простите, – повторил я. Впору было провалиться.

Марион откинулась на спинку дивана.

– Садись, – положила ладонь рядом с собой. – Я прогнала Дэви. Ну, которого ты встретил в вестибюле. Он обиделся, увидав тебя в бывшем своем костюме. Вот и прогнала… Ленни, что ты собираешься делать?

– Улетаю с Кристины. Есть куда. Тетя, а где котенок?

Марион опустила голову, за упавшими волосами не стало видно лица.

– Он умер. Ты оставил его, и он так плакал, что умер!

– Господи, – только и смог я сказать.

Тетка шмыгнула носом.

– Просто сердце разрывалось – так он кричал и метался.

«И вы велели его утопить, чтоб не мучился». Я смолчал, однако она уловила невысказанное.

– Лен, ты принимаешь свою тетку за чудовище? Мне и без того стыдно за Ирму – что вынудила тебя ее добить. Веришь? – Марион заглянула мне в лицо.