Зеркала
Шрифт:
– Вот этот дом, Марина?
– Да, вот здесь подъезд. Я здесь живу.
Тишина уже пару минут. Но мы заняты. Некогда мыслить.
– Я пошла, пока.
Пропела мне, как сирена. Мне так хочется с тобой.
Дверь подъезда пищит. Оглянулась. Улыбка. Тишина.
«Поехали, детка, домой, час ночи, что тупить?» Так, давай-давай, дедуля, проезжай! Погнали. Все же разговаривают со своей машиной, ну так ведь, а вы думали, я не такой? Хотелось курить. Теперь точно можно. Вот сюда встанем. 15 минут бесплатно. Спасибо, Москва!»
Какое-то необычное настроение. Почему-то хочется музыки и петь. Ну-ка, что в бардачке,
Телефон завибрировал в кармане пиджака.
«Так сладко засыпать! Спасибо. Спокойной ночи».
Завтра рано утром, как и положено совсем маленькому ребёнку, ЧАТ разбудит его голодным гудением, требуя новых, и новых, и новых сообщений.
«Дмитрий, привет! Я очень надеюсь, ты ставишь телефон в какой-нибудь режим без звука, я бы не хотела тебя будить. Я всегда встаю рано…»
Я заметил ее волос, «прилипший» к подголовнику. Вытянул немного пассажирский ремень. В том месте, где он касался ее плеча, остался запах духов. Свежий и морской.
Так, диски. Что там? Один упал вниз, блин. «Мумий Тролль» – «Морская». Откуда он у меня? А, ну да, вспомнил. Я год его, что ли, уже вожу?!
Рядом припарковался «лексус». Вышла фигуристая блондинка. Пикнула «сигналкой».
Губастая, длинные волосы, и мне сразу вспомнился бородатый анекдот.
«Встречу ли я на улице живого динозавра? 50 на 50. Либо встречу, либо нет».
Вот блин, а я ведь и есть «динозавр»! У меня же CD! Есть даже куда его вставить (немцы – консервативные автостроители). Музон двадцатилетней давности!
«Я Годзилла. Зубастый. Приближаюсь на задних лапах, сзади бьётся мощный хвост. Блонда оборачивается. Кричит от ужаса. Я рычу во всю пасть. Наращенные белые волосы от моего мощного рыка отрываются с ее головы и летят по улице. 50 на 50. Ха-ха-ха! Р-р-р-р-р-р-р-р!»
Я улыбнулся этой картинке в голове. Выкинул окурок. Повернул ключ в замке. Ах да, «сидюшка» в руке.
«Ж-ж-ж-ж-ж». – Дисковод, как хищное животное, втянул жертву внутрь, без остатка.
«У-у-у-у-утекай-й-й…»
Э-э-э, нет, эта песня ещё в те времена надоела… Щёлк, щёлк, щёлк.
Вот, хорошая. Мягкие гитарные переборы предваряли голос Лагутенко, который ластился, как кот, выпрашивающий у хозяина еду по утрам.
Падают сбитыми ИЛ-62 [1] И повисают на проводах.Тают притихшие дали едваВ утренних синих уютных кострах.1
Здесь и далее текст песни «Морская болезнь» группы «Мумий Тролль». Автор текста Илья Лагутенко.
Чёрный автомобиль подмигнул оранжевым глазом, но, не найдя ни от кого ответного привета, рванул прочь. Темп песни увеличился. Губы водителя шевелились, подпевая голосу в динамиках.
Ночью, как всегда, у-ла-ла!НабежитТемп пошёл ещё выше, нога непроизвольно чуть придавила на газ.
Достала морская меня болезнь.Закрыла глаза, у меня естьКомпасы, матросы, гитара и слёзы.Сушите на вёслах, садимся на якорь.Светящий ночной «Атриум» остался справа. Зелёным крестом подмигивала аптека. Стрелка спидометра залезла за 80.
Камера видеофиксации приветливо щёлкнула, оставляя в своей памяти этот приятный момент.
А скажи – ты до сих пор ли влюблён,Когда мачты, как пики, вонзаются больно.Это сердце на скалах, рыбы на соснах,Это я сбился с курса, не нашёл телефон…Светофор уже вовсю мигал зелёным, и чтобы остановиться, пришлось бы стереть все покрышки. Быстрый взгляд влево, вправо, влево. Никого…
Волны танцуют такие же танцы.Лучше бы смыли их навсегда.Когда от любви умирают бандиты,Мне бросят денег русалки тогда…Ночью, как всегда, у-ла-ла!Набежит волна, у-ла-ла!Красный фонарь светофора сердито поглядел туда, где в направлении Останкинской башни таял, как лёд в бокале, уменьшался в размерах чёрный автомобиль.
Большая часть стеллажей была внешне не отличимой от остальных, но, по сути, была просто зеркалом, зеркалом того, чего уже нет. Все сообщения, звуковые файлы, фотографии и короткие видео, которым ЧАТ придал вид толстых, ровных, по-перфекционистски одинаковых фолиантов на полках, всё можно было увидеть, но потрогать, осязать невозможно. Попробуйте пощупать собственное отражение? Вы его видите, но, протянув руку, коснётесь лишь холодной поверхности зеркала.
Когда ты в тюрьме, в одиночке с «зеркальной стеной» прошлого, тебе только и остаётся водить по нему рукой, оставляя пыльные следы, вспыхивающие под пальцами нулями и единицами, теми самыми, которые Творцы уже видят буквами и словами на ярких экранах своих настоящих Хозяев.
«Мой милый…
И я не знаю, знаешь ли ты меня, или ты просто знаешь женщин, но мне радостно быть одной из них; и радость моя в том, что я – в настоящем.
Ты бьёшься у меня в груди, ты мне в награду за годы неудовлетворения?)