Зеркала

Махфуз Нагиб

— Знаешь, я не мог поверить этим историям о тебе.

Казалось, он пропустил мимо ушей мои слова, однако через некоторое время без всякой связи с предыдущим разговором промолвил:

— Случается, человек попадает под машину и гибнет…

Презрев советы врачей, он закурил.

— Кто-то ведь несет ответственность? — продолжал он. — Либо водитель, либо завод — изготовитель машины, либо сам пострадавший, но, во всяком случае, не машина… Почему во времена «Вафда» никого не пытали? Потому что правительства бывают двух сортов: одни приходят к власти при поддержке народа и обеспечивают личности ее права даже в

ущерб правам государства, другие же государство навязывает народу, и они оберегают права государства, не считаясь с правами личности… Мы никого не пытали в том смысле, как понимаешь это ты. Делали свое дело, как ты заполняешь графы формуляров или пишешь отчет по требованию министра. Обычная работа, и ничего больше. Одни выполняют ее хуже, другие лучше. А если кто-то слишком усердствует или испытывает от этой работы тайное, а то и явное наслаждение, так ведь и среди вас есть такие, кто хочет старанием загладить недостатки и забыть о собственных бедах…

Во время этой тирады его взгляд задержался на фотографии, стоявшей на столике. Ахмед долго в нее всматривался.

— Кто это? Доктор Ибрагим Акль? — спросил он.

Я удивился.

— Да, это он с группой преподавателей и студентов. Разве ты его знаешь?

— Нет, но по долгу службы я следил за всем, что публиковали о нем газеты.

— При чем здесь служба?

Ахмед помолчал, словно раздумывая, сказать мне или нет.

— Помнишь смерть его сыновей?

— Да, они погибли во время холеры.

— Все так думают, — с усмешкой произнес он. — На самом-то деле холера тут ни при чем.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Мой начальник, да упокоит аллах его душу, шепнул мне как-то в весьма тесной компании, что они были убиты.

— Убиты?!

— Не нервничай. Дело-то прошлое…

— Но кто же их убил?

— Поверь, точно до сих пор неизвестно. Даже начальник мой ничего определенного не знал. До него дошли какие-то слухи о любовной связи, о женщине из знатной семьи, о персоне из окружения короля и об убийстве в заброшенном доме в пригороде.

— Что ты знаешь еще?

— Больше ничего. Да и эти слухи недостоверны, правда, совсем недостоверны.

Так он больше ничего и не сказал, и мне пришлось ему поверить. Тем, что стало мне от него известно, я поделился с моим бывшим учителем доктором Махером Абд аль-Керимом. Крайнее изумление отразилось на его обычно спокойном и невозмутимом лице.

— Не думаю, что покойный Ибрагим Акль стал бы скрывать от меня такую тайну, — сказал он.

— Возможно, он был вынужден молчать, ведь дело было связано с дворцом, — возразил я.

Доктор Абд аль-Керим с сомнением покачал головой. А я решил даже в мыслях не возвращаться к этой теме. Что же до Ахмеда Кадри, то он опять исчез из моей жизни. Иногда, правда, я встречал его в кафе, в компании хаваг [18] . А весной 1970 года видел издалека, как он проходил по площади Талаат Харб. Губы у него ввалились, очевидно, он лишился зубов, но все-таки выглядел лучше, чем можно было ожидать.

Амани Мухаммед

18

Хавага (араб.) — господин (о

христианах или европейцах).

С Амани Мухаммед я познакомился по телефону. Разговор она начала с обычных любезностей и комплиментов, попросив затем разрешения задать несколько вопросов по поводу какой-то телевизионной передачи. Меня расположили к ней ее интерес к искусству и желание достать книги, которые помогли бы ей расширить свой кругозор. Я пригласил ее зайти ко мне на службу. Однако она заявила, что не выносит атмосферы казенных учреждений, и предложила встретиться в городе. Встреча состоялась в кафе у пирамид; был конец весны 1965 года. Я ожидал увидеть студентку или девушку, только что окончившую университет, а явилась полная дама лет сорока, накрашенная так, что невольно возникал вопрос: что это — смелость современной женщины или бесстыдство потаскушки? При виде ее у меня мелькнула игривая догадка, что разговор между нами пойдет не только об искусстве. Особых эмоций эта мысль во мне не вызвала, и я предоставил все воле случая. Мы сидели в небольшом садике, откуда открывался вид на лежащий внизу город, испытующе поглядывая время от времени украдкой друг на друга.

— Прошу прощения за смелость, — проговорила она, картавя. — Мне необходимо было повидать вас. — Я заверил ее, что страшно рад встрече, и она продолжала: — Искусство заполняет пустоту моей жизни. К счастью, я не лишена способностей.

— Вы работаете?

— Нет, и я не получила высшего образования. Закончила только среднюю школу. Но я очень много читаю и написала несколько пьес для радио.

— К сожалению, я не имел счастья их слышать.

— Ничего удивительного.

Я произнес несколько любезных фраз и поблагодарил за высокое обо мне мнение.

— Для работы над моей новой вещью мне будут нужны исторические источники, — сказала Амани Мухаммед. — Я хочу написать о знаменитых женщинах Востока, особенно о тех, что прославились в любви.

— Весьма щекотливая тема.

— Мне хотелось бы, чтоб именно вы помогли мне в работе, — улыбнулась она игриво.

Сославшись на большую занятость, я решительно отказался.

— Составьте мне библиографию и снабдите необходимой научной литературой. Вы и сами можете написать на темы, которые вам будут интересны.

— Библиографию я вам составлю.

Не обратив никакого внимания на мои отговорки, она, глядя на верхушки деревьев под нами, протянула:

— Мы будем работать в саду… — и, немного помолчав, продолжала: — А может быть, вы согласитесь прийти ко мне домой.

Эта новая атака заставила мою оборону дрогнуть.

— К вам домой? — переспросил я.

— Я не рассказала вам о себе. Разошлась с мужем и живу со старой тетушкой. У меня сын и дочь, они живут с отцом.

— Да, но ваша тетушка?..

— Мы же будем работать. Для работы у меня вполне подходящая обстановка.

— Но…

— Что «но»?

— Откровенно говоря, весьма прискорбно, что такая женщина, как вы, лишена радостей супружеской жизни.

— Моя супружеская жизнь была неудачной с самого первого дня.

— Странно.

— Я и до свадьбы не любила мужа. А после свадьбы он сделал все, чтоб я его возненавидела.

— Почему же вы согласились стать его женой?

— Я вышла замуж шестнадцатилетней девочкой. У меня не было ни своей воли, ни мнения.