Зеркало грядущего
Шрифт:
Когда он закончил, в хижине опять стало тихо, казалось, Марна уснула. Солнце успело пройти четверть небосвода, когда она, наконец, нарушила молчание:
– Может ты и прав, немедиец, – сказала Марна, очнувшись от своих раздумий, – пусть обреченной страной правит безумный король. Знай, страна эта отныне проклята, ибо сказано «…и стал очаг его, дом его, кров его гибнуть от мора, недорода и распри и сгинул очаг его, дом его, кров его в пуще леса Валонского, где хозяин Цернуннос, Бог-Олень. Но убежал пес желтый от поруганного очага того, и помочился он кровью на ножку Крона. И пал трон, пал герб, пал князь, и наступил
И она поправила прядь волос, выбившуюся из-под расшитой красной шапки. Этот головной убор, так же, как и одеяние ведьмы, поражал своей странностью, он был сделан из войлока и обтянут карминной тканью, унизанной медными бляшками и полосами мелкого речного жемчуга. Более всего шапка напоминала шутовской колпак, от которого откромсали одну верхушку, обстригли бубенцы и перевернули так, чтобы свисающий конец, напоминающий клюв огромной птицы, болтался спереди. По бокам, закрывая уши, которых, впрочем, было не разглядеть под кожаной личиной, качались треугольные висюльки из цветного бисера, а на лобной части были пришиты крохотные кисточки из странного зеленоватого меха.
Диковинный колпак оттенял зловещее уродство маски, а темные, с проседью волосы чернокнижницы, то и дело из-под него вылезающие, казались гривой безобразного демона.
Взгляд Амальрика скользнул ниже и невольно задержался на ее пальцах с невероятно длинными, загибающимися внутрь ногтями. Ему сделалось не по себе. Не было ли ошибкой связываться с ней, спросил он себя, должно быть, уже в тысячный раз. Может быть, простые клинки были бы безопаснее?.. Однако отступать было уже поздно.
– Какой Освободитель? – осторожно спросил он. – Кто будет им, ответь мне, Марна… Колдунья, словно уловив его колебания, ободряюще кивнула барону.
– Не сомневайся, немедиец, нас ждет успех. Пусть Аквилония проклята, но мы добьемся своего. Ты спрашиваешь, кто Освободитель – того не ведаем, ибо будущее темно и скрыто от нас. Но если ты хочешь приоткрыть завесу тайны, то сделай так, чтобы принц Нумедидес поймал в силок перепела, умертвил его, но не железом, и принес сюда. Нам ведомо древнее искусство гадания по потрохам животных, – она задумчиво провела рукой по своим варварским холщовым шароварам. – Сделай это, и вы узрите неведомое в Зеркале Грядущего, узрите так же, как и Марна…
«Но ты же слепая!» – чуть было не сорвалось у Амальрик с языка, но он сдержал себя, задумавшись над требованием ведьмы.
– Но мне придется рассказать ему о нас… Застывшая маска вновь повернулась в его сторону, и Амальрик испугался, что отшельница захочет повторить свою невидимую атаку, но вместо этого Марна утвердительно кивнула и повторила его слова:
– Да, ты можешь рассказать ему о нас. Это все, что от тебя требуется. Остальное сделаем мы – и он сам придет сюда…
Амальрик подумал, что если Марна повторит с Нумедидесом тот же фокус, что и с ним, то трусливый принц просто умрет от страха, но поостерегся высказывать свои мысли
Снаружи поднялся ветер, который заставил заскрипеть покосившуюся дверь и донес внутрь теплый запах прелости и гниения. Амальрик заерзал на своем табурете, он устал сидеть, но встать во весь рост все равно бы не смог: потолок хижины был чересчур низок для него. Он ограничился тем, что осторожно, стараясь ненароком не задеть колдунью, вытянул онемевшие от неудобной позы ноги. Марна тоже пошевелилась на своей медвежьей шкуре и негромко приказала:
– А теперь расскажи мне о втором – о Валерии. Кажется, ты говорил, он прибыл откуда-то издалека?
Барон Торский с тоской взглянул на дверной проем, за которым стало смеркаться. Если он не поторопится, то ему придется скакать обратно в темноте, и это открытие отнюдь не настраивало его на благодушный разговор, но с Марной спорить было опасно, а торопить ее и вовсе бессмысленно, поэтому он подавил вздох и, стараясь, чтобы в его голосе не просквозило раздражение, промолвил:
– Он долгое время странствовал, воевал, был даже простым наемником. Он выглядит прямым, хотя порой мне кажется, ему не достает какого-то внутреннего стержня. Перед сильным нажимом сможет устоять, но медленное напряжение его сломает. Должно быть, именно поэтому он и удалился в молодости от двора, не выдержав постоянных интриг и лицемерия. Я наблюдал за ним, когда была схватка с Цернунносом. Мне кажется – он испугался Бога-Оленя.
– Только глупец не боится неведомого, – возразила Марна, – Цернуннос могуществен, и не под силу простому смертному низвергнуть его…
– Да, но ведь Нумедидес сумел причинить чудовищу боль, кинув в него талисманом Митры…
Хлоп… Порыв ветра с шумом захлопнул дверь, и они оказались в темноте. Амальрик почувствовал, как противный липкий страх роится у него в животе – и зачем он только упомянул имя Солнцеликого здесь, в логове демонов тьмы. Подавив усилием воли нарождающийся ужас, Амальрик потрогал рукоять своего палаша – это придало ему уверенности, пригнувшись, встал и отворил дверь.
– Что? – вскрикнула Марна, заставив вздрогнуть посланника, он напряг зрение и, несмотря на полумрак, заметил, что крупные капли испарины выступили у нее на шее, – Талисманом… Так этот ничтожный трус пожертвовал своим драгоценным валузийским амулетом?! Ты не ошибся, немедиец?
– Почему своим? – Амальрик перевел дух, поняв, что ведьма так вскинулась совсем не оттого, что у него с языка сорвалось имя Солнечного Бога. Он пожал плечами. – Насколько я слышал краем уха, принц силой отобрал его у Гретиуса, жреца… – он мгновение помолчал и с усилием выдавил —…Митры. Там, вообще, случилась темная история с этим самым жрецом – то ли он скончался от разрыва сердца, то ли кто-то из молодых принцев прикончил его в запале…
Но колдунья почти не слышала его. Дыхание ее сделалось тяжелым и прерывистым, как будто кожаная маска ожила и принялась строить жуткие гримасы бельверусскому дуайену.
– Талисман, – словно безумная шептала она. – Священный талисман Кулла! Откуда он мог оказаться у жреца? Если только…
В своем багровом одеянии она напоминала древнего каменного идола, залитого жертвенной кровью.
– Что «если только», – учтиво осведомился барон Торский. – Что тебе за дело до какой-то побрякушки, пусть даже очень старой?