Зеркало надежды
Шрифт:
Матерясь, как сапожник, пришивший себе дратвой пальцы к подметке, Пахт приказал зажечь свечи, все равно уже спалились. И увиденное их не порадовало.
Смазанный пол. Чурбачки. Веревка.
И – стул посредине комнаты. На котором сидит чучело в платье Марии-Элены (стул и две подушки на формирование тела, ручка от щетки и кочан капусты вместо головы).
Их ждали.
И приготовились, и это…
– СУКА!!! – не выдержал один из негодяев, пиная стул.
Где ж ему было знать физику?
А
Несколько веревок, пара гвоздей, блоки, простыня…
Матильда угробила три подушки.
В воздухе взметнулось и осело громадное облако перьев вперемешку с куриным пометом. Смола была бы лучше, но ее жидкую надо, это с системой противовесов намучаешься, а мокрые перья весят слишком много… пришлось ограничиться полумерами. Что в курятнике нагребла, то и в дело пошло. Досталось всем. И раненым, и уцелевшим… ругани было пожалуй что в два раза больше, чем перьев.
А с учетом рыбы, которая была сырой, и от которой негодяи были до сих пор перепачканы в вонючей слизи…
Банда Сиплого Пахта выглядела, как орава птенцов-переростков. Островки пуха там, тут, здесь, перья…
– Где эта?!.. – завопил Пахт. – Я ее… и…!!!
Карст решил, что наступило его время. Постучался в открытую дверь комнаты герцогессы и вежливо покашлял.
Не зря мальчишка сказал, что комната Малены третья от входа, Карст и его люди ждали именно во второй.
Хотя если бы Пахт вломился туда, ему бы просто не повезло немного больше. Два десятка арбалетов, да в умелых руках – живых не осталось бы.
Но таскать трупы, прятать их, или того гаже, разбираться с городской стражей, с градоправителем…
Бандиты развернулись, но выглядел Карст так, что агрессию проявлять не захотелось никому. И милая улыбка, и арбалет в руках, и еще двое арбалетчиков за спиной, и открывшиеся двери других комнат…
– Господа в перьях, вы что-то потеряли?
Лоран заскрежетал зубами.
– Где она?
– Простите, вам кого? Курятник на улице, рыбы в море, – откровенно поиздевался Карст. – Что выберете?
– Мария-Элена! Где эта тварь?! – Лоран тоже едва сдерживался.
Это ж надо – так!
Готовился, ждал, собирался решить дело одним ударом, уже прикинул, что и как будет делать и с герцогессой, и с ее поместьем, и – опять! Его снова провели, причем обидно и жестоко.
Что, нельзя было этих людей посадить на лестнице? Встали бы они, нацелили арбалеты и объявили, что лезть сюда не надо. Кто не понял, два шага вперед, прощай, дурень.
Кто понял – пошел вон.
Малена, кстати, рассматривала и этот вариант, но…
У него тоже были свои минусы. Загнанная в угол крыса может кинуться даже на кошку. И кидается.
А полудохлая крыса – нет. Она молча дохнет.
Так что бандитов просто измотали и ударили, когда те не слишком-то
И не ждали они отпора, никак не ждали, Лоран же заплатил судомойке, та должна была добавить сонного зелья в ужин… не добавила?
Что вообще с ней случилось?
На этот вопрос могла бы ответить Берта Ливейс, которая рассвирепела не на шутку, узнав о таком «маленьком гешефте», оттрепала девчонку за волосы и передала людям Карста.
Те, недолго думая, связали предательницу на манер колбасы и сунули в кладовку. Понятно, никто не собирался ее убивать или сдавать страже, пусть катится, но не сразу же! Предупредит еще нанимателя!
Ничего, полежит до утра, не оголодает и не помрет. А утром пинка ей для скорости – и вон пошла. Тебя, отродье Восьмилапого, в приличный дом взяли, работу дали, а ты фортели выкидываешь?
Брысь отсель!
– А вам зачем, господин хороший?
Судя по лицу Лорана – свернуть шею. Какое-то у них продолжение знакомства с герцогессой получалось зоологическое. Свинья, рыба, курицы… кто следующий?
Не дождавшись ответа, Карст посерьезнел.
– Значит так, господа. Все оружие кладем осторожненько на пол, карманы выворачиваем… и поторапливаемся! Живо, живо…
Скрипя зубами и отплевываясь от перьев, господа послушались.
Конечно, будь это регулярная армия, их бы таким было не сломить. Но уличное отребье? Которое за медяк убьет, а за два и заказчика прирежет?
Которому своя жизнь дороже чужой?
И заметим, они уже ранены, деморализованы, пятеро человек не бойцы, да и остальные потрепаны, им не до сопротивления, им бы уйти относительно целыми и на своих ногах.
На пол летели ножи, кастеты, дубинки, кошельки, все вперемешку. Потом, по одному, осторожно, свежеоперенные господа проходили по лестнице – и скатертью дорога, никто не задерживает.
Лоран удрал первым, прекрасно понимая, что Пахт с него за все спросит. Этой ночью, считай, прекратилась карьера Сиплого в преступном мире, теперь только в золотари подаваться.
Можно быть страшным, опасным, жестоким, можно быть негодяем, подонком и мерзавцем, но нельзя быть смешным. Это в преступном мире не прощается.
А Пахт, воняющий рыбой, со сломанной ногой и в перьях, потерявший четверых ребят и не получивший ничего, надолго станет знаменитостью Винеля.
Лоран это понял, а потому бежал, не оглядываясь, иначе ему не жить. Найдут и убьют, медленно и мучительно.
Карст не препятствовал. Пусть сами разбираются, он не полезет… враг деморализован, враг удирает, враг больше к герцогессе точно не полезет, врагу не до того. Отмыться бы… во всех смыслах.
Что приятно, никто не пострадал.
У стражи претензий не будет, даже если Лоран туда пожалуется… а на что, собственно?