Зеркало Пиковой дамы
Шрифт:
– Я не знаю, что делать, просто не знаю! Я целиком завишу от прихоти безмозглой вертихвостки, которую за версту нельзя подпускать к театру... потому что её отец дает деньги и на аренду, и на все остальное. И это не я её, а она меня может погнать из театра...
– Ну, положим, это не так, - вскинул голову Николай Валерьянович.
– В Префектуре дали добро тебе, а не её папаше, - тебе, известному режиссеру, позволили открыть студию... У тебя имя все-таки, черт бы тебя дурака, побрал! Но такую зависимость долго терпеть нельзя: ты изведешься и ничего путного сделать не сможешь - тут не до
– На это уйдут месяцы... а может, не один год. Я не могу бросить ребят: они мне поверили. Они горят, они живут этим... днюют и ночуют в студии. Не могу вот так взять и предать их только потому, что на дворе трудные времена, а у меня мало связей среди этих... новых русских.
– Заладил: не могу, не могу... А что ты можешь?!
– снова закипятился старик.
– Ладно... я понял. Будем думать. Только, знаешь что?
– старик прищурился.
– Я вот сейчас подумал, что в истории с Наташей ты, может, и в самом деле не виноват...
– А кто же тогда?
– Старуха! Это её проделки!
– оглянувшись на сцену, зашептал Николай Валерианович.
– Да, что вы такое говорите?
– смутился Далецкий, отчего-то тоже говоря шепотом.
– А разве ты не слыхал, дружок, что в истории театра есть несколько пьес, вкруг которых ходят самые разные слухи... Как только их начинают ставить, в театре начинают твориться непонятные вещи... И "Пиковая дама" одна из первых в этом списке, хоть это вовсе не пьеса. Не делай вид, что тебе это не известно: каждый мало-мальски причастный к сцене об этом знает!
– Ну, положим, я слышал об этом. Многие говорили... Хотя сам никогда с подобным не сталкивался, - пожал плечами Марк Николаевич.
– Уже столкнулся!
– старик похлопал его по плечу.
– И сам не заметил, как влип. Ведь Наташа... руку даю на отсеченье, что сама Пиковая Дама в сети свои её заманила. А кстати, кого Наташа должна была играть в спектакле?
– Ее, - упавшим голосом обронил Далецкий.
– Старую графиню.
– Ну вот, а ты мне не веришь!
– торжествовал Николай Валерьянович. Все черным по белому! Я же говорю, Марк, ты не замечаешь, что творится вокруг. Очнись! Театр - это магия! Это пространство особенное, и ты сам прекрасно об этом знаешь. Оживает пьеса, её герои и то непостижимое, что таится за этим... оно воздействует на нас, оно может дать нам силы, а может отравить насмерть, просачиваясь сквозь тончайшую ткань...
– Да, я помню ваш излюбленный образ: незримая ткань, на которой все мы вышиваем свой узор - жизнь...
– Далецкий запрокинул голову и глубоко вздохнул.
– Жизнь, да... Но кажется, я был не прав. Это, скорее, искусство.
Старик поклонился, обнял своего смешавшегося ученика и, сказав, что будет думать, где найти спонсора, и что непременно появится на репетиции в самое ближайшее время, удалился. Марк Николаевич, прибрав на столе, вскоре тоже ушел.
Свет погас. Маня осталась одна.
А в зловещем поблескивании амальгамы за прозрачным стеклом чудились странные образы. Это горький дым сигарет, что слоистыми облаками плыл в пустом зале, отражался и таял, точно зеркало впитывало
Глава 9
ПОСЛЕДСТВИЯ ИГРЫ В ПРЯТКИ
– Что с тобой, ты вся как перекошенная!
– ахнула Аля, открыв Маше дверь.
Глаза у подруги были испуганные, руки холодные, нос ледяной, а сама вся скукоженная и дрожащая - её трясло.
– Ты что, замерзла? Полезай в горячую ванну скорей!
– Н-нет, - стуча зубами, выдавила Маня, - я лучше под одеяло. Аль, ты мне чайку принесешь?
И надев поверх своего Алин свитер, забравшись под одеяло и напившись чаю с лимоном, Маня немного пришла в себя. Она не помнила, как выбралась из своего убежища в темноте, как добралась домой: в голове все смешалось, спуталось, одна мысль наскакивала на другую, раскалывалась, ломалась, и осколки этих разбитых вдребезги помыслов ломили виски и вконец доконали её.
Что делать: говорить кому-то о том, что узнала, или нет? Будет ли это предательством? Ведь, рассказав, она предаст своего режиссера, выдаст не свою тайну... Но как не сказать? Она просто не может держать все это в себе. Они в ужасном положении: оказывается, денег у студии на счету совсем нет! Но это бы ещё полбеды: история с Наташей, слова Николая Валериановича об опасной магии "Пиковой дамы", тайна зеркала - от этого у кого хочешь крыша поедет! Как все странно и непонятно и как быть: ведь догадка её подтвердилась - свечи погасли! Но Але ни в коем случае нельзя говорить об этом: она испугается, шарахнется от треклятого зеркала и завалит спектакль! А ведь через неделю премьера!
Маня лежала, укрывшись с головой одеялом, и думала, думала... В комнате было тепло, и она, наконец, перестала дрожать, хотя дрожь это была чисто нервная, она совсем не замерзла. Аля читала, занавесив платком бра над кроватью, чтобы свет не мешал спать подруге. Думала, что та спала...
"Да, хоть бы и завалила спектакль, - подумала Маня, - только б не подвергала себя опасности... Нет, я должна что-то придумать, чтобы как-то помочь, защитить... И не только её - всех нас, потому что никто не знает, что может сотворить это жуткое зеркало!"
– Аль...
– донесся из-под одеяла тревожный голос.
– Ты спишь?
– Нет, не сплю, - прошептала подруга, - ты как?
– Ничего...
– Маня высунула нос из-под одеяла.
– Слушай... только ты не сердись.
– На что?
– На то, что сразу тебе не сказала. Я просто не могла, знаешь, на меня как будто какой-то столбняк нашел. Валяюсь тут, как бревно, а тут... ой, я даже и не знаю, как сказать!
– Маня села на раскладушке.
– Да что случилось-то?
– в полном недоумении уставилась на неё Аля.
– Много чего... Только обещай, что ни за что на свете никому не расскажешь? Даешь слово!
– Честное-пречестное!
И Маня поведала подруге все, что случайно узнала. Все, кроме результата своего опыта со свечами: все-таки не решилась её пугать.
– Господи!
– Аля прижала к щекам сжатые кулачки.
– Бедная Наташа! Сидит там, в этой... психушке и знает, что у неё долг семь тысяч долларов, из-за которого грохнут, стоит ей только высунуться... Что делать-то, надо ей срочно помочь! Надо где-то денег достать... или что?