Зеркало смерти, или Венецианская мозаика
Шрифт:
Оба замерли в шоке от случившегося. От того, как ранили друг друга. Кончина стеклянного сердечка означала, что они дошли до точки, откуда нет возврата. Сумасшедшая вселенная сжала несколько столетий так, что они показались несколькими годами. Алессандро увидел правду.
Коррадино сделался его соперником.
На глаза Алессандро навернулись слезы. Он пошел прочь, протискиваясь сквозь толпу к Арсеналу.
Леонора хотела окликнуть его, сказать, что он прав. Она знала, что он и в самом деле прав. Она не поедет во Францию. Однако Леонора не могла издать
Я рожаю.
ГЛАВА 33
ПРИЗРАК
Джакомо не знал, сколько времени провел в темнице. Судя по отросшей бороде, прошло много дней, возможно недель. Недели тишины. Он слышал лишь собственное хриплое дыхание и кашель. Он не видел стен, в которые его заточили, и, только дотрагиваясь до них, холодных и скользких, понимал, что камера находится ниже уровня воды. Страх его был таким же холодным, как камень.
Стояла полная тишина. Ему казалось, что в тюрьме он один, но он знал, что это не так: толщина стен мешала ему слышать стоны других узников. Лучше бы ему их слышать. Все, что угодно, только не темнота и одиночество.
Запах собственных экскрементов был повсюду. Первое время он оправлялся в углах камеры, нащупывая руками стены. Вскоре он перестал беспокоиться об этом, и зловоние стояло такое, что он молился, чтобы прекратить дышать.
Первые часы заточения он ожидал чего-то ужасного. Думал, что в любую минуту откроется дверь и черный призрак станет задавать ему новые вопросы. Ему зачли письмо посла. Они считали, что кто-то с Мурано помогает французскому королю строить дворец. Ему задавали безжалостные вопросы: посылал ли кто-нибудь письма из стекловарни? Не исчезли кто-нибудь из цеха? Может, кто-нибудь болеет? Или умер? Он заплакал, когда сказал им о смерти Коррадино, потому что очень тосковал по мальчику. Живой или мертвый, он отдалился от Джакомо. Разлука с ним была подобна смерти.
Они не обратили внимания на его горе. Почему Коррадино умер? Когда это произошло? Джакомо несколько часов провел в прихожей, пока они допрашивали кого-то еще. По отрывкам доносившихся разговоров Джакомо понял, что это врач. Его допрашивали так жестоко, что стоны пробивались сквозь дубовые двери. После допроса врача вывели, он еле держался на ногах. Впервые за день Джакомо начал бояться за свою жизнь. Его снова привели в большой зал, и он увидел человека в черной маске. Ему вдруг показалось, что это тот, кто много лет назад приходил за Коррадино в стекловарню. Тогда он спас жизнь мальчику. Впрочем, он понимал, что вряд ли это тот же человек. Та фигура являлась ему в снах, страшная, как смерть. Сейчас он сидел в камере, время шло, и он понимал, чего они добиваются. Их оружием был страх. Они хотели свести его с ума.
Он боролся со страхом, Господь свидетель. Однако капризный ум в его больном теле населял камеру людьми из прошлого. Джакомо вспомнил
Иногда наведывался сам Коррадино. Он смеялся над стариком, говорил, что не раскроет ему свой секрет. Джакомо сворачивался в клубок, обхватывал себя руками, прижимался лбом к скользкой стене, чтобы не видеть наступавших из темноты теней. Но в светлые моменты, когда в голове прояснялось, он понимал, что болен. Приступы кашля сотрясали грудь. В последнее время он чувствовал во рту металлический привкус крови. Он мечтал о стеклянном кинжале, какие делал Коррадино. Тогда бы он покончил со всем разом.
Спустя несколько дней — он не знал точно когда — с ним заговорил холодный голос.
— Ты сильно страдаешь. — Это было утверждение, а не вопрос.
Джакомо отвернулся от стены, ставшей ему другом. Камеру — благословение! — освещала единственная свечка. Но облегчение Джакомо оказалось кратковременным: в углу, в тени, он увидел призрака из своих ночных кошмаров. Впрочем, он уже привык к видениям. Даже этот уйдет, если покрепче прижаться к стене.
Он хотел отвернуться.
— Слушай меня, я настоящий. Я не плод твоего воображения. Я могу быть милосердным. Принесу тебе еду, воду, даже освобожу тебя, если скажешь мне, что я хочу.
Несколько минут Джакомо не мог говорить: голос ослабел от кашля и стонов.
Призрак принял его колебания за неповиновение. Если бы он только знал: Джакомо готов рассказать все, только бы суметь.
— Ты знаешь, почему никто не сбежал отсюда?
Джакомо прекрасно знал. Он хотел сказать «да», упредив объяснение, потому что не хотел слушать об этом.
— Если охранник позволит заключенному сбежать, то займет его место.
— Знаю, — наконец-то прохрипел Джакомо.
Безликая фигура наклонила голову в капюшоне.
— Тогда я твоя единственная надежда.
Надежда. Надежда от дьявола.
— Мы ездили на Сант-Ариано. На могилу твоего друга. Знаешь, что мы обнаружили?
Молчание.
— Мы обнаружили раскопанную могилу и порванный саван. Твой друг сбежал.
Тучи раздвинулись, на Джакомо сошло озарение. Non omnis moriar. Коррадино не умер. Джакомо захотелось петь. Тайная надежда, зревшая с тех пор, как он прочел записку, осуществилась: его сын жив. Записка, которую он бережно сохранил, была намеком, что горевать не надо. Слава богу! Впервые за несколько месяцев Джакомо стало тепло.
— В ту ночь из Местре шел корабль в Марсель, — продолжил голос. — В него сели двое мужчин из рыбачьей лодки. На дне лодки осталась земля. Твой друг Коррадо Манин бежал во Францию. Он тот, кого мы ищем.
Радость и облегчение мгновенно ушли. Джакомо почувствовал, как к горлу подкатила желчь: он понял, что сделали с ним, с Мурано, со стеклом, которому он посвятил всю жизнь. Высохшие было глаза наполнились слезами, но не холодными и горестными, а горячими и гневными. «Весь я не умру». Нет, но ты убил меня и наше дело. Коррадино, сын мой, как ты мог? Ты выдал наши секреты. Non omnis moriar.