Зеркало смерти, или Венецианская мозаика

Фьорато Марина

Если завтра будет слишком поздно.

ГЛАВА 41

ПИСЬМО (ЧАСТЬ 1)

Леонора лежала неподвижно. Алессандро, все еще с мокрыми глазами, держал ее руку. Руку с кольцом. Ее страдания окончились.

А награда? Она тоже спала, в чистой пластиковой кювете рядом с кроватью. Маленький сверток, из которого торчало сморщенное личико, но Алессандро он казался самым прекрасным существом в мире — после Леоноры. Он готов был ради него сразиться

с тиграми. Его сын. Он должен лежать в колыбели, а не в этой, недостойной его коробке.

Алессандро успел как раз к рождению. События той ночи казались ему сном. Он вернулся с триумфом в пустой дом, в страхе, что Леонора покинула его, и увидел мигающую красную лампочку автоответчика. Сообщение из госпиталя. Как сумасшедший, он примчался сюда, боясь неизвестно чего.

Леонора пошевелилась. Она открыла глаза, на щеки вернулся румянец. Это была уже не Весна, а зрелое Лето со здоровым сыном. Впервые с детских лет Алессандро поблагодарил Бога.

Он нежно поцеловал ее, она улыбнулась, и тут же, словно почувствовав, что проснулась мать, пробудился ребенок. Они улыбнулись друг другу, когда мальчик открыл глаза. Теперь их стало трое. Алессандро бережно взял сына и прижал к груди. Крошечный, тяжелый, настоящий. Он пошел к дверям.

— Ты куда? — первая тревога новоиспеченной матери.

— Мы с сыном идем погулять. — Его сердце затрепетало от собственных слов. — А тебе нужно отдохнуть. Но прежде прочитай. — Он кивнул на записную книжку, лежащую на покрывале: — На последней странице письмо для тебя.

— Для меня?

Но Алессандро уже вышел из комнаты с сыном. Их сыном. У нее едва хватило терпения читать — так захватило ее их новое счастье. Но на глаза ей попалось собственное имя на пергаменте.

Леонора mia.

Я больше тебя не увижу. Посреди жизненного пути я ступил не на ту дорогу. Я согрешил против государства и теперь должен быть наказан. Более того, два хороших человека — Джакомо дель Пьеро и Жак Шовире — умерли из-за того, что я сделал. Но я хочу, чтобы ты думала обо мне хорошо, если сможешь. Помнишь, когда я пришел в прошлый раз, мы попрощались и я дал тебе стеклянное сердечко? Я уехал во Францию и раскрыл секреты стекла. Но я заглажу вину. Я еду домой, в Венецию, чтобы ты была в безопасности и чтобы в безопасности было стекло. Ты будешь в безопасности, мне обещали. Я последний раз пройду по Венеции и оставлю эту книжку тебе. Прежде чем я доберусь до другого конца города, я знаю, они найдут и прикончат меня. Храни стеклянное сердечко и думай обо мне. Помнишь, как мы держались за руки в тот последний день? По-нашему, по-особенному? Каждым пальцем? Если прочтешь это, помни, Леонора, и не забывай тот день. И, Леонора, моя Леонора, помни, как любил тебя отец и так любит.

Слезы закапали на покрывало, намочив больничный халат (наряд Весны врачи сняли). Она плакала по Коррадино, и по Джакомо, и по своей матери, и по отцу, и по Стивену. Они остались в прошлом. Но вот в комнату вернулось будущее, она улыбнулась и протянула руки к сыну. Записная книжка была убрана, отложена на тумбочку. Ей пора возвращаться домой, в Пьету, к доброму ризничему. Он понял, почему Алессандро унес ее на время.

ГЛАВА 42

ПИСЬМО (ЧАСТЬ 2)

Падре Томмасо поднялся в комнату девушек. Он ожидал увидеть невесту, окруженную подругами, хлопочущими над ее платьем и волосами. Сердце его затрепетало, когда он увидел девушку, ставшую ему дочерью после бегства отца, его радостью на

старости лет. Она в одиночестве стояла на коленях, склонив голову, и ее освещало заглядывавшее в окно солнце.

Она молилась.

Он увидел, как она держится за висящее на шее сердечко, то, что подарил ей отец, перед тем как навсегда покинуть. Значит, сегодня в ее мыслях был Коррадино. Это естественно, подумал он, в день свадьбы сирота должна думать о покойных родителях. Будет легче сказать ей то, что нужно. Склонив голову, он дожидался, пока она закончит молитву, и мысленно подбирал слова.

Она подняла глаза и улыбнулась:

— Падре? Меня уже ждут?

— Да, дитя мое. Но прежде могу я немного поговорить с тобой?

Легкая морщинка прочертила ее лоб и тотчас исчезла.

— Конечно.

Падре медленно — кости его не молодели с годами — опустился в кресло. Он посмотрел на изумительную красавицу и постарался вспомнить, какой она была, когда Коррадино видел ее в последний раз — без этого платья серебряной парчи, без прически, расцвеченной драгоценными камнями, без богатых украшений, с которыми она вот-вот войдет в одну из самых могущественных семей Северной Италии.

— Леонора, ты счастлива? Действительно ли синьор Висконти-Манин — выбор твоего сердца? Может, тебя привлекло его богатство? Я знаю, золоту легко прельстить сиротку…

— Нет, падре, — тотчас оборвала Леонора. — Я действительно люблю его. Богатство ничего для меня не значит. Не забудьте, что, впервые приехав в Венецию, он был лишь младшим сыном. Он изучал историю, хотел узнать побольше о венецианской ветви своей семьи. Только после смерти брата и отца он унаследовал богатство, на которое прежде не рассчитывал. Я люблю его. Полюбила прежде, чем он получил состояние. Он добрый, хороший, любящий. Он хочет поселиться здесь, в Венеции, растить детей. Я надеюсь… вы по-прежнему останетесь моим духовником.

— Cara mia, конечно останусь. Мои старые глаза будут скучать по тебе.

Священник вздохнул и улыбнулся. На душе стало спокойно. Коррадино был бы рад, что дочь выходит замуж по любви. А сейчас он должен сказать главное, для чего пришел.

— Леонора, ты помнишь своего отца?

— Конечно помню. Я с любовью думаю о нем, хотя он оставил меня и не вернулся. — Она нащупала стеклянное сердечко. — Я не снимая ношу его подарок, потому что он просил меня об этом. Почему вы заговорили о нем? С тех пор о нем никто не слышал.

Падре Томмасо сжал кулаки.

— Это не совсем так. Он возвращался однажды и оставил кое-что для тебя.

Девушка вскочила, стройная, как ива, с широко распахнутыми зелеными глазами.

— Он возвращался? Когда? Он жив?

— Леонора. Нет. Это случилось много лет назад, ты была еще ребенком. А теперь, когда ты стала женщиной, то сможешь понять.

— Понять? Что? Что он оставил?

— Он оставил золото, чтобы ты получила образование и хорошее приданое. И… вот это. — Старческая рука протянула ей записную книжку. — Твой отец был гением, но не без греха. Он совершил большой проступок. Обязательно прочти последние страницы и реши сама. Я оставлю тебя ненадолго.

Падре Томмасо отправился в соседнюю комнату и стал молиться. Леонора так долго не появлялась, что он испугался за терпение ожидавших в церкви гостей. Испугался, что поступил неправильно: не стоило вручать ей книжку. Но наконец дверь открылась, и она вышла. Слезы придали ее глазам стеклянный блеск.

— Дитя мое! — Падре огорчился. — Мне не следовало показывать тебе это.

Леонора упала в его объятия и крепко обняла худую старческую грудь.

— О нет, отец, нет! Вы были правы. Разве не понимаете? Теперь я могу его простить.