Зеркало времени
Шрифт:
Я выразила почтительное к гостю внимание.
— Мы в Вашингтоне долго не могли прийти к общему мнению, каким образом мистер Густов может восстановиться как лётчик. Здесь, на Хоккайдо, полёты даже на планёре исключаются. Где-то ведь придется садиться, верно? Везде непосвящённые люди… Удивятся, как на японскую территорию залетел белый человек на безмоторном аппарате. Или рекордсмен или отсюда и взлетал, начнутся расследования, розыски, поднимется шум… Зачем это нам? На авиабазу — самую безлюдную, самую забытую и отдалённую — перебросить вас, Борис, без постоянного контроля медицины, пока еще не позволяет состояние вашего здоровья. Проблема медицинского
Где смонтированы лётные тренажеры? Они ведь уже подготовлены, верно? Лётчику не утерпеть, или я не прав? «Слетаем», мистер Густов, на пилотаж? Сразимся?
Теперь Борис вопросительно посмотрел на меня.
— Пожалуйста, — согласилась я. — Сколько времени займет ваш «полёт»?
— С переодеванием в спортивные костюмы и с душем — около полутора часов. Как раз до ужина… Акико-сан, вы хотите посмотреть?
— Не возражала бы. — Я отметила, что Джим обратился ко мне почти официально. Смешно. Уточнила:
— Мне интересно, как специалисту. Делаются контрольные записи.
— Хочу предупредить, Одо-сан, двое дерущихся — не один неподвижно сидящий в кибершлеме за тренажёром. Зрелище не вполне привычное и не из приятных, — Миддлуотер усмехнулся, но слегка замялся. — Два дёргающихся в креслах парня, исходящих противным потом… Любые дезодоранты недействительны. Притом, неформальная лексика. Можно вывести картинки на монитор в ваш кабинет, Акико-сан. Впечатления будут как при обзоре из моей кабины или из его кабины. Или инструкторский взгляд со стороны, на поведение любого из нас и совместные боевые эволюции машин в воздухе — по вашему усмотрению.
Я согласилась.
— Зато уж потом я хотел бы напиться, как рыба, — довольно рассмеялся Джим. — И упоить вас обоих «вдрабадан»? Правильно я говорю это по-русски, господин Густов?
— Правильно. Офицер старой русской армии сказал бы: напиться в лоск, — ответно улыбнулся Борис.
Они ушли в комнату для спортивных тренировок, договариваясь о районе «боевых действий», месте дислокации каждого и марках машин.
Борис выбрал известный ему Су-37 «Терминатор», Джеймс облюбовал освоенный им с юности «старый добрый» F-14 «Томкэт» с различными усовершенствованиями, в самых немыслимых положениях парящий в воздухе с распущенными крыльями, как голубь.
Шестидесятидюймовый монитор, такой же, как в моём кабинете под Токио, воссоздавал достаточно детализированные подробности их «воздушного боя».
Звук я отключила сразу, не дожидаясь засорения «эфира» ненормативной лексикой.
Наверное, они летали и дрались здорово. Поднявшись с разных аэродромов, они встретились и атаковали друг друга. Облетали, прячась, горные вершины, ныряли в туманы ущелий и высокие облака, взмывали, а потом швыряли машины, казалось, по всему небу, ставили их в самые немыслимые положения. Стреляли друг по другу из авиапушек, пускали ракеты, выбрасывали тепловые и электронные ловушки, увёртывались, уходили из-под обстрела. Я запуталась, где чей истребитель. Не могла понять, кто кого атакует, кто и как обороняется, настолько быстро изменялось положение каждого из бойцов.
Следить за обоими мне оказалось затруднительно, я не ощутила в себе призвания инструктора лётной подготовки. Джим дрался с лихостью, с бравадой, несколько напускной, и тем стал мне неинтересен. Стала следить только за Борисом, который вёл себя менее эмоционально,
Я не только прониклась совершенно несвойственным для меня состоянием.
Сопереживание и азарт, ликование и иллюзию соучастия в поединке я испытывала, наблюдая за тем, как Борис дерётся с ошё Саи-туу в додзё деревянными мечами.
Здесь, рядом со мной, в стенах моего дома, происходило другое, для меня оказавшееся неприемлемым и от этого втройне более страшным.
Я вдруг поняла, почему Борис не может быть спортсменом, о чём заявил ему Чу Де Гын. Как и в додзё, Борис всякий раз начинал атаку за мгновение до того, как противник временно оказывался в положении неустойчивого равновесия. Части тела противника ещё двигались по инерции, а Борис неожидаемо вынуждал противника изменять направление их движения на противоположное. Свой удар Густов не наносил со всей силы, а лишь обозначал его, но делал это в то единственное мгновение, когда любая попытка воспротивиться или отразить наметившуюся атаку сама по себе оказывалась чрезвычайно опасной для его соперника, если не смертельной, и соперник сам себе, собственными усилиями, рвал бы мышцы, сухожилия или ломал кости. И тем вернее, чем с большим рвением попытался бы защититься или контратаковать. Обычному человеку и предположить подобное невозможно.
В воздушном бою Борис улавливал предстоящие аналогичные ситуации с противоборствующим пилотом и самолётом противника. Противник ломал сам себя, свою психику и собственный самолёт. Это был уже не спорт. Борис не мог переделать себя, он был прирождённой боевой машиной. Он был или стал Оружием. Чу сказал Борису, что спортивные единоборства запрещены для Густова, когда попытался ударом «огня и камня» обезоружить Бориса, но Борис обозначил страшный удар за мгновение до начала атаки Чу Де Гына, и мастер-кореец растянул сухожилия на правом запястье и от внезапной боли выронил свой бамбуковый меч. Потом долго сидел на корточках, побледневший и недоумевающий.
А если бы Борис взял в руки основной самурайский меч «дайто»?
Возникло доведшее меня почти до тошноты одуряющее ощущение, что Борису этот виртуальный воздушный поединок с настоящим, действующим, боевым лётчиком понадобился для того, чтобы после нового своего рождения вновь выучиться или подтвердить свое искусство убивать. Поэтому он согласился на предложение Миддлуотера. Я видела, что и в «воздухе» Борис — оружие, ещё более ужасное, чем его боевой самолёт-истребитель «Терминатор».
Я не понимала и не верила, что их бой не настоящий, «бой» виртуальный. Что Борис не дерётся в полную силу. Условная детализация на мониторе была ни при чём.
Я не могла видеть себя со стороны, наверное, это было хорошо, иначе я сошла бы с ума.
С меня внезапно как будто сошла защищающая моё тело и мои нервы моя кожа. Обнажённая, я втройне не способна была заставлять себя продолжать чувствовать всё, что чувствовал и чем жил в этом поединке Борис. Я отъединила от Бориса моё эфирное тело.