Зеркало времени
Шрифт:
Как некогда и он, я, неожиданно для себя, начала воспринимать множество одновременно происходящих событий во многих параллельно текущих или опережающих друг друга потоках времени. Я понимала, что, несмотря на всё, что здесь и сейчас может со мной произойти и происходит, я обязана буду поступиться собой и выйти к праздничному ужину и провести какое-то время с ними, в эту минуту дерущимися друг с другом, за одним столом, хотя вынести самоё мысль об этом представилось выше моих сил.
Перед глазами непроизвольно возникло зримое воспоминание. Драматическая сцена в спектакле-трагедии «Хроника битвы при Итинотани» в токийском театре
Как в подобном, дичайшем приступе отчаяния, чёрт побери, может помочь мне, в жилах которой течет кровь крестьянки и деревенского кузнеца, пресловутое мияби, гарантирующее приятное обхождение? Крестьянская плоть отца и кровь матери и подсказали, прокричали мне изнутри, что воздушный меч, который мой Борис собирается вознесть над всеми нами в немыслимые высоты, может столкнуться в равнодушных к его страданиям небесах с ещё более жестоким, изощрённейшим оружием, для того и задуманным и созданным, чтобы превращать человека в «жемчужину в небе»!
А ведь это я сказала ему в нашу первую совместную ночь здесь, на Хоккайдо:
— Знаю и то, что никому во вред ты не применишь свое новое знание, иначе не стала бы вкладывать в тебя всё, чем владею. Однако… В каком из возможных миров ты окажешься, Борис, зависит прежде всего от тебя…
В какой мир он идёт, мой Борис?
Со мной стало твориться что-то страшное. Меня самопроизвольно сорвало с места. Я заметалась по комнате, натыкаясь на мебель и ощущая, как растрепались волосы, что, как у фурии, искажается моё лицо, принимая десятки обликов всех женщин, которые когда-либо произвели на меня впечатление, и из черт которых я отбирала то, что тщательнейшим образом вплавляла в формируемый мной собственный облик, так ведь поступают многие женщины, и теперь миролюбивая всеобщая женская сущность распирала меня, она во мне бунтовала, всю меня рвала на куски, и с этим ничего нельзя было поделать. Я, психологически и физически здоровая женщина, не способна была с собой справиться.
У меня сами собой вздымались и опадали руки, тряслись и подгибались ноги, когда я, словно первобытная айнская шаманка — коренная пра-жительница, аборигенка этих мест — кружилась в сверхэмоциональном вихре бешенства и отчаяния. Противной слабостью пронизалось и от боли стало корёжиться и извиваться в конвульсиях тело. Застучало, заколотилось сердце и своими ударами отдавалось в висках, но слабость была и в коленях, и я витийствовала и не могла упасть, чтобы начать кататься по полу и дико завывать при этом, потому что тело само знало, что мне не смочь подняться, а на полу я, говоря по-русски, и вовсе пропаду.
Что, что это было? Что во мне так страшно протестовало? Что во мне не хотело отдавать неведомо кому моего возлюбленного? Что обрекло мою душу на никогда до этого не изведанную эмоционально запредельную пытку? Отец Николай,
Меня продолжало кружить, стучали зубы и я предчувствовала, как на губах может выступить пена. Но я ведь не эпилептичка! Я не падаю и не бьюсь в припадке. Я не ожидаю снисхождения на себя с небес пророчеств, как это было с Пророком Мухаммедом. Он чувствовал приближение прямого контакта с Аллахом, уединялся и укрывался с головой, терпеливо преодолевая подступившую тошноту и слабость.
Животный страх охватил меня.
Почему? Чего я так испугалась? Ведь я знаю, что смерти нет. Я верю: что бы ни случилось со мной или с Борисом, пусть не в этом мире, так в других мирах мы обязательно с ним встретимся, чтобы никогда больше не расставаться… Но… Любит ли он меня?! Способен ли он любить меня?!
Я остановилась, хотя меня продолжало трясти.
Меня не испугала опасность эмоционального пережога моего сознания. Во мне что-то уже произошло от высочайшего внутреннего накала. Я увидела с закрытыми глазами синий свет.
Он не был цветовым пятном, таким, которые иногда видят, плотно закрыв глаза и надавив на них веками.
ОН БЫЛ ДРУГИМ.
Как звук камертона, восприняв который, понимаешь, что это — настройка, начало другого отсчёта.
Внутренним зрением я стала видеть мои собственные тонкоматериальные тела. У нормального человека в синий цвет окрашено его тонкое, бессмертное интуитивное тело. Я чётко различила, где оканчивается этот тёмно-синий кобальтовый овал, окружающий моё физическое тело. Это меня остановило.
Значит, я должна жить и дальше и исполнить то, что на меня Высшей силой возложено.
Что? Я узнаю — что, когда смогу «прочесть» в моём высшем тонком теле ту программу и те обязательства, которые моя душа взяла на себя, направляясь в этот мир… Так кто сказал, что просто быть — просто человеком — это просто?
Не ощущая себя, не чуя под собой ног от слабости и пережитого, я попыталась сделать первый шаг к ванной и снова остановилась. Нога не закончила шага и вернулась на прежнее место. Не было сил. Но я должна привести себя в порядок.
Я — женщина, я люблю и я хочу быть любима. В женщине ведь любят и тот её нерукотворный образ, который она сумела создать из природно не огранённой себя.
Те еще «летали», и я выключила монитор.
После обжигающей ванны я уложила наскоро и попроще мои длинные волосы, оделась и вышла в сад. За ручьём, у чайной беседки, круг за кругом перебирая чётки — сто восемь бусин, каждая из которых соответствует одному закону Вселенной, — в молитве или глубоком размышлении, но не медитируя в полной отрешённости, сидел на лужайке старый монах.
Я медленно подошла. Саи-туу вопросительно посмотрел на меня.
Я пояснила свое приближение к нему:
— Вспоминаю, кто сказал: «У Бога нет других рук, кроме твоих»?
Саи-туу немедленно ответил:
— Эти слова сказал ушедший в прошлом веке пророк Бхагаван Шри Раджниш. Эти его слова надо понимать не умом.
— Чем же?
— Чем мы сообщаемся с Высокими мирами, этим и понимать.
Я непонимающе посмотрела на него, повернулась и пошла к дому. На мостике остановилась и загляделась на медлительно текущую воду.