Зеркало за стеклом

Кайто Юлия

Толстую юбку сену было не проколоть, поэтому оно мстительно кусалось через тонкую рубашку. Шёлковую блузку, не выдержавшую падения с несущегося во весь опор вампира, пришлось оставить дома. До момента встречи с иголкой и ниткой. Рубаха, в которой я отправилась в путь, принадлежала бабке. Вещь была мне солидна велика в груди, поэтому пришлось изнутри подколоть её булавками в трёх местах и убедить себя, что смогу убедить окружающих, что это такой фасон. Достать какую-то из собственных рубашек с полки в шкафу мне помешал здоровенный паук, притаившийся на резной дверной ручке. Заметить его среди узоров я успела только в самый последний момент. Это, пожалуй, спасло меня от появления ранней седины и заикания. Уже практически перед выходом я предприняла вторую попытку

проникнуть в шкаф. Тщательно осмотрев ручку и убедившись, что она свободна, я потянула на себя дверцу и с воплем: «Да чтоб ты подавился!» с грохотом захлопнула её обратно. Надеюсь, давешний паук и вправду подавился. Дверью. Потому что как он сподобился пролезть в закрытый шкаф и сплести паутину от полки до полки, я даже представлять не хотела. Мой страх и так был неприлично велик в размерах. Только пауков, просачивающихся в щели с волос толщиной, мне в нём и не хватало.

Так что пришлось открыть бабкин сундук и долго рыться в поисках чего-то подходящего. На себя я надела самую простую рубашку, что было правильнее всего, учитывая долгую дорогу до города. В сумку же отправилось вытащенное со дна платье непонятного кроя — более скользкое на ощупь, чем шёлк, сшитое как будто из множества тонких нитей, так и не ставших цельным полотном. Лёгкое, как пушинка, и переливающееся на свету всеми оттенками перламутра. Такой вещи на бабке я никогда не видела, да и размером для её фигуры она была явно маловата. Наверняка осталась со времён бурной юности. Я поколебалась, но быстро махнула рукой на все сомнения. Чего без толку пылиться хорошей вещи? На саму свадьбу я задерживаться не собиралась, но если всё-таки придётся, травница из родного села невесты в грязь лицом не ударит! Главное, чтобы из-под расчудесного платья при этом не торчали лапти. Но с этим было решено разобраться уже на месте.

Я пошевелилась в стоге, разминая затёкшие ноги и спину.

— Далеко ещё, дедушка? — крикнула я, повернув голову и вытянув шею, чтобы разглядеть макушку хозяина телеги.

С козел послышался булькающий всхрюк — дед Шульмыш явно очнулся от привычной полудрёмы — потом кашель, прочищающий горло и, наконец, скрипучий доброжелательный голос.

— Почти приехали, детонька. Сейчас вон за тот пригорочек повернём, и уже Долгий Луг.

Мне нравится это «уже»! Если бы мы ехали с той скоростью, на которую я рассчитывала, «уже» наступило бы уже где-то с полчаса назад. Долгий Луг от предыдущих Забродинок находился в каких-то трёх вёрстах. Я мысленно с чувством пообещала себе, что, если не удастся найти телегу побыстрее, пойду пешком. Ещё были подозрения, что дабы наверстать упущенное время, пару вёрст мне придётся пробежать. В длинной юбке, которую надо будет поддерживать обеими руками, и с объёмистой котомкой, бьющей при каждом шаге по бедру. Нет, определённо нужно найти кого-то, кто согласится меня довезти быстро и за умеренную плату.

Долгий Луг действительно расстелился сразу за пригорком. Мне показалось, что въехали мы в деревню ещё медленнее, чем тащились по дороге. Но, наверное, я просто придираюсь. Дед остановил свою клячу сразу за частоколом и помахал мне.

— Всё, детонька, слезай, приехали. Дальше уж сама. Прощевай, внучка.

Больше он на меня ни разу не взглянул. Даже когда я слезла с задка телеги, обошла её и остановилась рядом с лошадиным крупом, кисло благодаря старика за помощь. Мне только нетерпеливо махнули. В гробу он видал мою благодарность. Главное, что в кармане осела горста медяков. Моих медяков. Моих медяков, которые он потребовал вперёд, клятвенно обещая ехать так быстро, как только это возможно. Бессовестный ушлый врун преклонного возраста! Я бы давно слезла и пошла пешком, но отданных денег было жалко. Больше на такое не попадусь! Теперь только услуга за плату, а не плата за услугу. Пристроив котомку поудобнее, я размашистым шагом двинулась вверх по улице.

* * *

Когда под вечер я доплелась до ворот города Бришена, единственным моим желанием было чтобы какой-нибудь колдун заменил мне натёртые гудящие ноги на свежие, отдохнувшие и в новых лаптях.

Моя мечта сэкономить денег сбылась за счёт суровой необходимости идти пешком всю дорогу от Долгого Луга. Ещё там я удивилась, что единственный на всё село постоялый двор пуст, а у коновязи из всей парнокопытной живности ошивается одинокий плешивый козёл. Хотя вообще-то, плешивых козлов было два. Один жевал пыльную траву, другой содержал упомянутый постоялый двор.

Обмахиваясь ладонью в неподвижном раскалённом воздухе, и стараясь не чесаться, я вежливо обратилась к хозяину гостиницы с просьбой налить кружку холодной воды. Мазь, которой я перед выходом из дома старательно натёрла все незащищённые одеждой участки тела, усиливала зуд от неведомым образом забившегося под рубаху сена. И желание прыгнуть в полную мутной холодной воды лошадиную поилку было почти непреодолимо. Но и пить хотелось невыносимо. Тащить с собой глиняную крынку мне не позволил здравый смысл и размеры сумки, а ничего другого в хозяйстве не нашлось. Поэтому я надеялась на эту, совсем небольшую, щедрость со стороны тех, кто встретится на моём пути.

— Бесплатно только кошки плодятся. — Мрачно ответствовал тощий хмырь с жиденькой бородёнкой и вернулся к прерванному занятию — отрыванию заусенца на среднем пальце.

В кои-то веки я решила проявить благоразумие и молча удалиться, не устраивая перепалку. На нет и суда нет, к тому же я тороплюсь. Но день определённо не задался. Я поёжилась: по спине пробежали крупные мурашки. Что они там забыли — леший их разберёт. Зато я вспомнила, что сильно недоспала этой ночью. Приложиться бы куда-нибудь или хотя бы присесть в ожидании попутной телеги. Постоялый двор для этого подходил как нельзя лучше, но морально уродливый хозяин всё портил.

— Ладно, умирать от жажды я пока не собираюсь. Так что пойду. Спасибо. Всего хорошего. Будьте здоровы.

Откуда ни возьмись, за моим плечом возникла дородная женщина, пропорциями тела напоминающая свиноматку на сносях, а лицом — круглую сдобную булку с глазками-изюминками. Тяжёлая ручища схватила меня за плечи так цепко, что попытка к бегству провалилась бы, даже не начавшись. Но женщина, очевидно, полагала, что приобняла меня, демонстрируя дружеское расположение. Я, в свою очередь, не имела обыкновения пить со свиньями на брудершафт и к изюму гастрономических пристрастий не испытывала, поэтому попыталась деликатно вывернуться из железного захвата, но у меня, конечно, ничего не получилось. Зато тётка, казалось, просто лучилась от удовольствия, глядя на меня сверху вниз.

— Твоя жадность, Тукар, всех клиентов отвадит. Гостиница сама себя содержать не может. — Неожиданно приятным голосом отчитала она тощего любителя наживы. Мужик скривился, собрался что-то сказать, но передумал. — Ты только посмотри, какая красотка к нам зашла! Ты ей не то, что воды, хмельного мёду кувшин должен поставить! Денег-то у неё, небось, у бедняжки, меньше, чем воробышек в клюве унесёт. — Она вопросительно глянула на меня, и я поспешно закивала, подавив желание прижать к себе обеими руками котомку, и старательно соображая, в чём подвох. Не грабить же они меня посреди улицы среди бела дня собрались! Но и подобной щедрости просто так не бывает. Почему-то я представила себя мышью в чулане, которая нашла кусок сыра рядом с взведённой мышеловкой. И теперь сидит над ним в тяжких думах: то ли удача, то ли отравлено.

— А хочешь зарабатывать по золотой монете в день? — вдруг проникновенно прошептала мне на ухо тётка. Я вытаращилась. У нас в селе за золотую монету можно было купить пуд соли или сторговать шёлковое платье. Совсем простенькое, может, даже поношенное, но из настоящего алашанского шёлка! По крайней мере, так уверяли редкие забредавшие в нашу глушь торговцы. Скорее всего врали. Ни один из моих односельчан в здравом уме не отдал бы столько денег за наряд. А то, за что его пытались выдать, наверняка на самом деле стоило сто раз по столько. Но доверчивые сельчанки приходили просто потрогать и повздыхать над воплощённой мечтой. Слава об алашанских шелках шла по всему миру. Но в глухомань, вроде нашей, кроме славы так ничего и не добралось.