Зеркало за стеклом

Кайто Юлия

* * *

Сзади донёсся неясный глухой звук и резко оборвавшаяся ругань. Я вздрогнула и обернулась. В сумерках, шагах в десяти от меня, мелькнула массивная фигура. Секундная тишина, и из канавы донёсся шумный всплеск. Я закатила глаза. Не уймётся никак этот Марфин! Вот ведь заняться парню нечем…

— Эй! — крикнула я, не приближаясь к канаве.

Ответом мне послужила тишина, в которой, даже на таком расстоянии, явственно слышалось прерывистое тяжёлое дыхание. Вот уж притаился, так притаился. Нипочём его не найдёшь! Я посмотрела на кота с заговорщической улыбкой. Тот ответил мне кислым взглядом — он ни на секунду не забывал, к кому мы идём — и отвернулся. А я заговорила тоненьким испуганным голоском.

— Ох, котик, похоже, там никого нет. Зря я храбрилась.

Да и кто там может быть, правда? В этой канаве одни пиявки живут. — В канаве беспокойно завозились. Я это дело про себя отметила и продолжила, сделав голос ещё испуганнее. — Здоровенные! Вот такие, честное слово! Вот моя ладонь, а вот так пиявка! И ещё кончик хвоста свешивается, представляешь? — Возня стала громче, сопровождающее её пыхтение — тяжелее и ожесточённее. — Ужас, что будет, если в эту канаву человек наступит! Они же сразу в ноги впиваются! Прокусывают лапоть на раз! — Я перешла на громкий шёпот, изо всех сил напрягая голосовые связки, чтобы меня слышал несчастный Марфин. Который, судя по звукам, изо всех сил пытался левитировать в горизонтальном положении над водой, кишащей пресловутыми пиявками, но у него почему-то не получалось. — А если туда человек целиком упадёт, уж и не знаю, к утру, наверное, одни косточки останутся. Днём пиявки не высовываются — боятся солнечного света, зато по ночам звереют. Обглодают так, что волкам год на луну с горького стыда выть. — Стремительно участившееся «шёрк-шёрк-плюх» заставило меня сжалиться и продолжить свой путь. От разрыва сердца наш мастер преследования, конечно, не скончается, но всё равно есть предел злорадству. Тем более, что грех смеяться над убогими. А над такими как Марфин — особенно. По крайней мере, грех смеяться много и часто. И свою греховную норму за сегодня я уже, пожалуй, выполнила. Пусть вылезает из канавы и топает домой сушиться. А то лето летом, но к ночи ветер холодный. Если насморк подхватит, известно, к кому сразу прибежит. Ну его.

Я огляделась в наступающей темноте и ускорила шаг. Сзади послышался плеск, громкий шорох и повторившийся несколько раз стук. С такими звуками мог выбираться из канавы и прыгать, стряхивая с себя воображаемых пиявок, очень большой и очень впечатлительный детина.

Мы с котом Виктиарием преодолели последний поворот и вышли на финишную прямую — ухабистую тропу, ведущую прямиком к хибаре Ковла. По уму-то, идти на ночь глядя в жилище вампира, пусть и не испытывающего гастрономической страсти к человеческой крови, было, мягко говоря, неразумно. И вовсе не потому, что в тёмное время суток он становился нахальнее и воображал, что может оприходовать на поздний ужин травницу. Просто от него ещё требовалось возвращаться, а кочки и ухабы в темноте не светятся. И на ощупь по ним бродить — удовольствие в огромных кавычках. Особенно если на пути возникнет Марфин. Дурак дураком, но в темноте с перепугу может вместо дёру дать кулаком в то место, откуда «исходит угроза». И тогда поминай, как звали госпожу ведьму. Хотя кому там помнить, если никто не знает.

Поэтому на всякий случай я обернулась. Марфин — это Марфин, от него любых сюрпризов ждать можно. Но сзади никого не было. По крайней мере, на расстоянии в несколько шагов смутно белела пустая неровная тропа с полосой жёсткой пыльной травы посередине, и чернели верхушки деревьев на фоне тёмно-синего неба. Первые крохотные звёздочки не давали света, но радовали глаз. Вон там, кажется, созвездие змеелов, а там — дева с чашей, а немного справа… Настойчивое «мяяяяу!» отвлекло меня от созерцания красот небосвода. Кот Виктиарий, ушедший чуть вперёд, вернулся, обошёл меня и уселся, всем своим видом говоря: «Или мы сейчас же идём дальше, или я возвращаюсь, и больше ты меня никуда не выманишь». А может, ему тоже было страшновато. Слово «тоже» в этой ситуации мне определённо не нравилось, но врать себе труднее, чем окружающим. Ночь под открытым небом одновременно и восхищает и пугает. Кого-то больше, кого-то меньше. Но вызывать ощущение уюта и покоя необъятная темнота вряд ли способна у тех, кто привык на ночь укрываться тёплым одеялом за занавесками окон своего дома.

Я наклонилась, подхватила кота на руки, прижала обеими руками к груди и широким шагом преодолела оставшееся

расстояние до ветхой двери. Всё это время Виктиарий урчал и дёргал хвостом одновременно. Видно никак не мог найти компромисс между недовольством и удовольствием, вызванными разными причинами.

Поднявшись на покосившееся двухступенчатое крыльцо, я переложила кота подмышку и постучала. Тишина. Я постучала ещё раз. Непонятный шорох. Виктиарий недовольно завозился. Пришлось его отпустить, а самой взяться за ручку и потянуть дверь. Трухлявое дерево подалось очень легко, но издало при этом неприятный скрип. Внутри раскинулось море непроглядного мрака. Я беззвучно вздохнула и нырнула в него. Дверь за спиной захлопнулась, ощутимо стукнув меня по мягкому месту. А из темноты в то же мгновение донёсся смех, от которого у меня волосы на голове при прочих равных однозначно встали бы дыбом.

— Кто это ко мне пожаловал? — скрипучий потусторонний голос как будто змеился, давая понять, что его обладатель медленно приближается. — Юная дева, любопытная и… прекрасная. Заходи, прелестница, мы с тобой славно потолкуем… ВХОДИ! — Во мраке прямо передо мной на расстоянии пары шагов зажглись два красных глаза и рванулись вперёд.

— Ааааай, ооооооой, как мне страшно, — скучным голосом монотонно прогундосила я. — Что же это такое за чудище в пустом доме. Что за проклятое любопытство завело меня сюда тёмной ночью. Ой, поседею-поседею, никто меня седую замуж не возьмёт.

В повисшей тишине что-то чиркнуло, и горница осветилась дрожащим язычком огня на конце толстой свечи.

— Тьфу ты, травница. — Досадливо сплюнул высокий тощий мужчина средних лет, поворачиваясь ко мне спиной.

— Не поняла. — Я мигом перешла в наступление, украдкой вытирая вспотевшие ладони о юбку на бёдрах. Всё-таки знание знанием, а кромешная темнота и светящиеся красные глаза — это вам не петух в брусничном настое. — А где моё «здравствуй, госпожа ведьма, откушай хлеба-соли, не побрезгуй»?

— Может, тебе ещё мясо в горшочке приготовить? — желчно осведомился Ковл, закрепляя свечу в глиняной плошке с высокими краями.

— Ну, раз ты настаиваешь… — милостиво протянула я, садясь на лавку за колченогий стол.

— Настаиваю. Мясо самое свежее ещё сегодня бегало, подметало лысым хвостом пол. — Осклабился в ответ вампир, усаживаясь напротив.

Я признала, что этот раунд остался за ним, и тут же потребовала у изверга иметь совесть и хоть чаю юной прелестнице налить. На это Ковл возражать не стал, полез на полку за колотыми чашками и туеском с травяным сбором, бормоча под нос что-то о том, что каждый ищет себе пропитания, как может. Когда заварилась горькая жидкость, и я, скривившись, демонстративно высунула язык после первого глотка, хозяин хибары любезно поинтересовался, какого ляда мне от него понадобилось в такой час. В ответ я напустила на себя беззаботный вид.

— Да вот, решила заглянуть. А то уже не помню, когда последний раз вот так запросто с тобой сидели за… травой. — Чаем эту убойную настойку язык назвать не поворачивался. Иногда мне казалось, что будь у Ковла возможность, он бы меня непременно отравил. А потом оживил и отравил ещё раз. Для верности. Ну, и ради удовольствия, конечно. Но возможности такой у него не было, спасибо бабке Миринее.

— Три недели, травница. — Сухо подсказал вампир голосом, сделавшимся вдруг очень неприятным. О да, этот не был подвержен никаким иллюзиям относительно моего ведьмовства. И опасался ровно настолько, насколько считал необходимым. И то, что прихожу я, как и до меня бабка, всегда через равные временные промежутки, прекрасно знал. Нужно быть Марфином, чтобы за столько времени не понять такой очевидной вещи.

— Да уж, такой памяти любая красная девица обзавидуется. — Пробормотала я, почувствовав себя до крайности неуютно под пристальным немигающим взглядом нечисти. Всё помнит и дурачиться не станет. Убить — не убьёт, даже поживиться за мой счёт не сможет, но если б мог… Об этом лучше не думать.

— Не делай из меня идиота, травница. Зачем пришла?

— Я уезжаю.

Вот так. В омут с головой, с правдой на вампира. Оный, похоже, ничего подобного не ожидал. Все увёртки, которые я готовила по дороге, не возымели бы большего действия, чем два эти простые слова.