Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья
Шрифт:
— Молодой человек! — вдруг окликнул Жака женский голос, и Жак не сразу понял, что обращаются к нему.
Он поднял глаза и увидел обычную в те дни сценку: двое солдат ведут арестованного. Необычным было лишь то, что вели они молодую женщину. Она шла лёгкой походкой, как будто целью её была прогулка.
— Будет тебе горланить! — беззлобно сказал солдат постарше. — Иди тихонько, и всё обойдётся хорошо.
— Молодой человек, — повторила женщина, не обращая внимания на слова конвойного, — мой брат, цирюльник Жером, живёт у самой стены Бастилии.
— Я знаю Жерома, знаю! — закричал Жак. — Но за что это вас? — Следуя за Жермини, Жак пошёл в ногу с солдатами.
— За то, что я хотела спросить солдат, кто утрёт слёзы оставшимся вдовам и сиротам.
— Перестанешь ты болтать?! — рассердился второй солдат. — И откуда только ты такие слова берёшь? Они и камень разжалобят!
— Хорошо, кабы мои слова проняли тех, у кого сердца каменные!
Тут солдат постарше потерял терпение и накинулся на Жака:
— А ты чего за нами увязался? Уходи подобру-поздорову, пока за тебя не взялись!.. Свернём-ка направо, в переулок, — бросил он своему товарищу.
Жермини улыбнулась Жаку.
— Если выполнишь мою просьбу, спасибо! А если не сделаешь, бог тебе судья!
И женщина, сопровождаемая двумя конвойными, скрылась в переулке. Жак долго смотрел ей вслед.
Глава семнадцатая
Урок королям
Теперь, когда Генеральные штаты должны были вот-вот начать свою деятельность, значение Горана, избранного депутатом от третьего сословия, ещё больше возросло в глазах семьи Пежо.
Франсуаза говорила не без удовольствия:
— Ну вот, теперь у нас есть своя «рука» в Генеральных штатах. Подумайте, ведь Штаты — это вся Франция!
Жанетта кокетливо улыбалась, когда Горан навещал их.
— Представляю себе, сколько теперь у вас дел, — говорила она. — И как только вы находите время для нас!
— Вы шутите! Для вас, да не найти времени! Тот день, когда я вас не вижу, мадемуазель Жанетта, кажется мне потерянным…
Девушка заливалась румянцем. А Франсуаза, в присутствии которой происходили эти разговоры, не скрывала своего удовлетворения тем, что её будущий зять так любезен и хорошо воспитан.
Открытие Генеральных штатов должно было состояться 5 мая. И Франсуаза захотела непременно присутствовать на этом торжестве. Разодевшись в парадное платье, она распорядилась, чтобы и дочери её нарядились как можно лучше. Удостоверившись, что в праздничных костюмах они выглядят «не хуже, чем любые аристократки», Франсуаза отправилась с ними в Версаль. Перед уходом она сказала Жаку:
— Сегодня великий день! Не думаю, чтобы нашлись охотники посидеть в кабинете. Ну да если и найдутся, ты один великолепно справишься.
Жанетта торжествовала оттого, что Жак остаётся дома. Она не забыла, как он сказал, что у неё нет сердца, и если не пожаловалась на него матери, то лишь потому, что не хотела, на всякий случай, портить с ним отношений. А Жак и не скрывал, как хочется ему сегодня
Бабетта улучила минутку, подбежала к нему и шепнула:
— Я постараюсь ничего не пропустить, подметить каждую мелочь и всё, всё тебе расскажу.
Жака тронуло внимание Бабетты, но всё-таки увидеть церемонию своими глазами — это совсем не то, что услышать рассказ, даже самый подробный…
Когда Франсуаза и её дочери поздно вечером вернулись из Версаля, они принялись наперебой рассказывать, что там видели.
— Даже представить себе нельзя, сколько там было народу! — начала Франсуаза. — Можно подумать, что сегодня весь Париж перебрался в Версаль. На всём пути, по которому должны были прошествовать депутаты, дома и балконы были разукрашены разноцветными шёлковыми и бархатными материями, мостовые засыпаны цветами. И всюду, всюду — люди, даже на крышах! Они облепили фонари, ступени, крылечки, пустые фиакры… И сколько женщин!..
— Ну, а депутаты? — с волнением в голосе спросил Жак.
— Матушка, дайте я расскажу! — взмолилась Жанетта, которой мать не давала вставить слово. — Вот было зрелище, когда проследовали дворяне в своих шитых золотом костюмах, в шляпах с перьями! От кружев и золотых украшений рябило в глазах!
— Большинство священников было в скромных тёмных рясах, — подхватила Виолетта. — Тем красивее казались красные и лиловые сутаны и мантии, в которые были облачены представители высшего духовенства. Они казались яркими пятнами на чёрном фоне…
— Ну, а депутаты третьего сословия? — нетерпеливо перебил Жак.
— Это как раз было совсем некрасивое зрелище, — сказала Жанетта, — хотя они и шли стройными рядами. Чёрные шёлковые короткие накидки с прорезями для рукавов, чёрные береты. Ни единого цветного пятнышка! Говорят, их всего шестьсот человек… Среди них был, конечно, господин Горан!
— Может, это и не было красиво, — сказала Бабетта, наконец сумевшая вмешаться в разговор. — Но как ни были разодеты дворяне и высшее духовенство, они не вызвали у народа ни капли воодушевления. Стояла полная тишина. Наверное, им было не очень приятно, что их так приняли. Зато когда в конце процессии появились представители третьего сословия, от рукоплесканий и радостных возгласов, которые неслись навстречу им из окон, с балконов домов, прямо с улицы, всё дрожало!
— А ведь и правда странно, что народ молчал, — произнесла озабоченно Франсуаза.
— Говорят, что молчание народа — это урок королям, — спокойно сказал Жак.
— Откуда ты это взял? — спросила Франсуаза. Она была явно озадачена.
— Как же! Ведь рукоплесканиями народ выразил своё отношение к сословиям. Если же он молчал, значит…
— Мне кажется, братец, что ты слишком много читаешь! — с укором сказала Жанетта. — А знаешь, это тебя не доведёт до добра!
— Всё равно, что бы мы ни толковали, мы, женщины, мало понимаем в этих делах. А ты, Жак, ещё молод… Вот придёт господин Горан и всё нам разъяснит, — примирительно заключила Франсуаза.