Жалобная книга
Шрифт:
Ну, правда, иногда случались девочки. Только ради этого, собственно, имеет смысл тянуть нелепую лямку. Потому что живешь-живешь, сычом сидишь в своем дупле, на весь белый свет дуешься, и вдруг появляется рядышком совсем другая, райская птичка. По имени, скажем, Оленька. Или, к примеру, Юлечка. Или вот Аннушка. В общем, все равно: надолго они у меня не задерживаются, улетают. Но я и тому рад, я их всех люблю – даже если ножки коротенькие, с толстыми щиколотками, даже если сисечки с дулечку, или попочка не на всякий стул умащивается. Мне наплевать. Не всем же быть моделями. За один только телесный запах, совсем не похожий на звериную мужицкую вонь, можно их любить. Девочек моих. Птичек.
Викуша появилась на следующий
Но после дежурства я решил: надо себя как-то поздравить-порадовать. Как – это другой вопрос. Не в кабак же тащиться в одиночку; тем более, не в клуб. Находился уже, знаю. Пьяных морд мне и на работе хватает, а больше в этих клубах и нет ничего.
В конце концов, решил просто заказать пиццу с морепродуктами из ресторана, чтобы на дом принесли. Никогда раньше не заказывал: дорогое удовольствие. Можно в супермаркете через дорогу в пять раз дешевле купить и разогреть в микроволновке. Невелик труд.
Но если уж в именины себя не побаловать, то вообще непонятно, когда.
Ну и позвонил.
А Вика мне эту самую пиццу доставила. И, немного поломавшись, для проформы поблеяв положенное: “Ой, нет, что вы!” – согласилась составить мне компанию, благо конец рабочего дня. Мой заказ у нее был последний. Я ей честно сказал: день рождения, сорок лет исполнилось, и вот – сижу дома один, как перст, такие дела. Редкая одинокая женщина не устоит перед такой правдой жизни. А с замужними я шашни крутить не люблю. Хлопот с ними не оберешься, с замужними: у каждой свой персональный алкаш на руках, и еще один, будущий, подрастает помаленьку, клей нюхать как раз учится, способный ребеночек, а потому у красавицы забот полно, ни минутки свободного времени. Уж я-то знаю, натерпелся от таких в свое время. Хватит с меня мороки: старый уже, можно сказать, мужик. Сороковник. На покой пора бы.
Но у Вики никакого мужа в помине не было. Только мама и папа, да и те где-то за две тысячи километров, не пойми в каком Мухосранске существуют. А она в Москве на жизнь зарабатывает, комнату в Митине с тремя такими же бедолагами делит. Неудивительно, что предложение остаться в моей хрущебе навсегда, или хотя бы надолго, вызвало у нее неподдельный интерес.
Девчонки, особенно приезжие, из провинции – они все корыстные, я знаю. И ничего не имею против. Не от хорошей жизни они на наши кошельки и хаты кидаются. Сами бы на их месте кидались, еще и глотки друг другу грызли бы – да и так кидаемся и грызем, собственно, изо дня в день. А им, видите ли, нельзя. Ну, считается так.
А по мне, только им и можно.
С женщинами почему приятно дело иметь: у каждой есть, что тебе предложить – честно и без обмана. Рожи, конечно, не у всех удались, покладистым характером почти никто не может похвастаться, но на бабу, у которой между ног вместо отлично оборудованного влагалища какая-нибудь непотребная дрянь, нарваться практически невозможно. Это я вам как врач говорю.
Конечно, Вика у меня в тот же вечер и осталась. Поначалу опасалась, но я ей показал паспорт с пропиской, дал телефон, сказал: “Если думаешь, что я маньяк какой-нибудь, звони подружкам, или на работу – кому хочешь. Скажи, по какому адресу ночевать собираешься. Чтобы тебе было спокойно”.
Она от такой прямоты рот разинула. Подумала немного, потом позвонила. Не подружкам, не на работу, а сестричке Жанне, в этот самый далекий Мухосранск. Дескать, это единственный человек, которому можно такие секреты открывать. Потом уже, месяц, или два спустя, созналась: ни фига она меня не боялась, просто решила с сестренкой потрепаться на холяву, по межгороду –
Да я все понимаю. Мне не жалко. Тем более что она осталась. И не на ночь, не на неделю, а навсегда.
Хорошая оказалась девчонка: уживчивая, ласковая, но и не тихоня. И рассказать всегда что-нибудь готова, и выслушать, и утешить – насколько вообще можно утешить взрослого человека, чей предыдущий опыт свидетельствует: жизнь – дерьмо, дерьмее не бывает, люди от нее дохнут, как мухи-поденки, и ничего тут не сделаешь, не поправишь, даже если только для себя. Для себя, собственно, труднее всего.
Что она на самом деле замуж хотела выскочить поскорей, а уж потом разбираться, какой я человек, это тоже понятно. Но ведь ждала смирно, не трепала мне нервы, не ныла, не намекала полупрозрачно. Тесты на беременность не скупала по аптекам и по дому не раскидывала, а спокойненько жрала себе таблетки – я для нее сам какие надо выбрал, чтобы вреда поменьше. Золото, а не девка, я же говорю.
Полтора года спустя мы все-таки поженились. Я в ЗАГС идти, ясно, опасался, думал, грешным делом: как почувствует себя хозяйкой, так моя лафа и закончится. Сядет на голову. Но нет, не села. Даже блядовать не начала, хотя тут я бы ее не осудил: меня из-за работы этой поганой сутками дома нет, и куда молодой девке себя приткнуть, спрашивается? А она вместо того, чтобы загулять, повадилась со мной вместе на вызовы ездить. Дескать, в машине кататься любит, особенно ночью, когда пробок нет, а Москва красивая, как на открытке. И, потом, может, помощь какая будет нужна. Ну и вообще ей без меня скучно.
Скучно. Без меня. Ей. Надо же! Впервые в жизни такое услышал, кажется. Тем более – от женщины; тем более – от законной, прости господи, супруги.
С ума сойти.
Я все это, собственно, к чему. Если бы не Вика, я бы так и не решился осуществить свой запасной план , специально придуманный, чтобы утешать себя, когда совсем уж тошно станет.
Поначалу, когда нужда погнала меня на эту работу, я чуть с ума не сошел. Чтобы дипломированный врач гробил свое время, знания и опыт не на лечение больных, а на облегчение похмельных мук всякой человеческой мрази, которой, по хорошему, лучше бы вовсе на свет не родиться. А если уж родились безвольными ничтожествами – извольте хотя бы отвечать за свои поступки. Прокошмаришься несколько дней, как следует, в похмелье, потом хорошо подумаешь прежде, чем в новый запой уйти. Человек – такая же скотина, как все живое; там, где “инженеры человеческих душ” и прочие болтуны, видят “духовные борения”, в большинстве случаев просто работают условные рефлексы. Ну, скажем так, сложные, многоярусные системы этих самых условных рефлексов. Но все же.
Мука похмельная – хоть минимальный, а все же шанс для пропойцы остановиться. А моя работа как раз и состоит в том, чтобы эту муку свести к минимуму. Чтобы бескрылое двуногое животное под капельницей урчало блаженно, потом дрыхло чуть ли не сутки, а после – добро пожаловать в новую жизнь. Пивная как раз за углом.
Каким я себя конченым уродом чувствовал в первый год пахоты на частную клинику “Алкостоп”, слов нет рассказать. Несколько раз срывался, высказывал пациентам все, что я о них думаю. А толку-то? Они, пока под капельницей лежат, смирные, тихие, умиленные, хоть в лицо им ссы – слова поперек не скажут. Но и пользы от таких бесед никакой. Почти ко всем вызывали повторно, и в третий, и в четвертый раз. Не меня, так кого-то из коллег. Я специально по журналу проверял: у нас почти все клиенты постоянные. Рецидивисты, так сказать. А которые перестали нам звонить, спорить могу, бухать не бросили, просто другую клинику подыскали. Ну, или денег нет на такое удовольствие. Хотя, большинство “наших” алкашей умудряется как-то зарабатывать, и неплохо. Уж, по крайней мере, побольше чем я. Сам поражаюсь.