Жалобная книга
Шрифт:
– Если ты до конца месяца так и не объявишься, вряд ли я буду в состоянии что-нибудь придумать, – говорю. – Чего-чего, а мыслительных способностей у меня к тому времени наверняка поубавится… Впрочем, ладно. Это я не к тому, что… В общем, про квартиру и хозяйку я, считай, все поняла, рассказывай дальше.
Он рассказывает. Говорит что-то про деньги, которые лежат в какой-то там дурацкой тумбочке, про свой мобильный телефон, которым я могу пользоваться – дескать, не пропадать же игрушке и кредиту! – про Михаэля, который скоро вернется с курорта и будет рад моему звонку, а если я вдруг захочу
– Ты не слушаешь, – вздыхает. – Совсем меня не слушаешь. Ладно, дома на бумажке инструкцию напишу. Буквы-то разберешь как-нибудь.
– Разберу, пожалуй. Хорошее дело – буквы… Да-да, ты уж обязательно впиши меня в свое завещание. Мне нравится идея стать твоей наследницей. В сущности, это очень эротично.
Смотрит на меня ошалевшими, совершенно круглыми, как у совенка глазами. Смогла таки удивить его напоследок. Это хорошо, что смогла. Пустяк, но приятно. Чертовски приятно, честно говоря.
Дома Иерофант мой принял совсем уж строгий вид. Приготовился, надо понимать, к магическому ритуалу. Но я его обломала. Разожгла огонь на плите, налила воду в джезву.
– Не нужно передавать мне Знак, – говорю. – Лучше так посидим, поболтаем.
Он только брови поднял, дескать, вот оно как. Кивнул, обнял меня за талию, приподнял в воздух и переставил на другое место, в метре от плиты.
– Кофе я сам сварю. А ты просто стой тут рядышком, ладно?
Вот уж о чем долго просить меня не надо.
Стою рядом, как велено. Одной рукой он отмеряет специи, другой обнимает меня за плечи. Увидела бы в кино такую лирическую сцену, плеваться стала бы: что за слюни-сопли развели! А в жизни, оказывается, быть участницей подобного эпизода чертовски приятно.
О, господи.
– Да, так почему “не нужно”? – спрашивает он десять минут спустя, разливая кофе по чашкам. – Нет, ты имей в виду, я не собираюсь настаивать. Не хочешь – не рассказывай. И передавать тебе Знак насильно не стану, да и невозможно это…
– Нечего тут рассказывать, – вздыхаю. – Просто не нужна мне эта твоя злодейская магия. И с самого начала не нужна была. Интересно, да, не спорю. Местами чертовски приятно, местами – омерзительно, как всякая человеческая жизнь, только разнообразнее. Но если мне больше не понадобится предлог, чтобы оставаться рядом с тобой – зачем какой-то Знак? Все равно без тебя не стану ерундой этой заниматься.
– Ясно, – кивает. – Ладно, если так, садись сюда, будем кофе пить. Отлично получился, по-моему… Ты мне только одно напомни: я уже говорил, что никто, кроме меня передать тебе Знак не сможет, при всем желании? Или забыл сказать?..
– Почему? – спрашиваю. Мне, в общем, все равно, но чувствую: надо спросить. Из вежливости, что ли…
– Ну как, почему… Кто начал дело, тому его и завершать.
– Очередное дурацкое правило?
– Именно. Очередное дурацкое Правило.
Молчим, пьем кофе, курим.
– Это ты даешь мне понять, что если я передумаю, а ты не вернешься, ничего нельзя будет исправить? –
Кивает.
– А если ты передашь мне этот свой Знак, никто не заставит меня им пользоваться, да? Дело хозяйское, я правильно тебя понимаю?
Снова кивает, не скрывая уже улыбку.
– И предполагается, что я, как умная девочка, сделаю вывод: всегда лучше оставить себе возможность выбора, поскольку – кто знает, какая муха укусит меня завтра? И не лучше ли заранее поберечь свои локти от укусов?..
– Молодец, – говорит. – Я бы так толково не сформулировал.
– Не прибедняйся. Язык у тебя отлично подвешен.
Снова молчим. Допиваем этот чертов кофе. Никогда больше, наверное, к нему не притронусь. Темная, горькая, ароматная, тростниковым сахаром подслащенная, головокружительная отрава. С каждым глотком смысла в моей жизни становится все меньше, потому что – время, время! Идет, черт бы его побрал. Утекает от меня, из меня, сквозь меня. Теперь я, наконец, более-менее представляю, как живется рыжему моему Гудвину, хозяину волшебного карточного домика на Изумрудной улице. А с виду и не скажешь. И не только с виду; если совсем близко подобраться, как я, к примеру, подобралась, все равно не скажешь. Даже завидно немножко. Вот в чьей шкуре, кстати, я не отказалась бы прожить хоть тысячу лет – да кто ж мне даст…
– Мне почему-то кажется, что уйти, не оставив тебе ни единой игрушки на память, это какая-то совсем уж запредельная подлость, – вдруг признается он. – Оно и само по себе подлость – уходить от тебя в полную неизвестность, но тут уж ничего не попишешь: судьба, от которой я не откажусь. Сама же нагадала мне “апофеоз алхимической карьеры”, ну вот и…
– “Игрушка на память”, говоришь? – ухмыляюсь. – Ну-ну.
– Послушай, – просит, накрывая мою руку горячей ладонью. – Ну, я же не дурак, знаю, что если не вернусь, тебе будет несладко. Возможно, поначалу – невыносимо. А тут отличная возможность вместо собственных дней, часов и минут…
– Можешь не продолжать, – говорю. – И так понятно… Ладно, давай сюда твой Знак. Кто я такая, чтобы отказываться от “игрушки на память”? И зарекаться не стану, может быть, даже поиграю в нее как-нибудь, если совсем уж невмоготу… Давай, не тяни, а то снова передумаю. На некоторых неделях у меня не то что семь, дюжина пятниц случается.
– Да уж, знаю я твои пятницы, – смеется. – Ради тебя я даже не буду затевать настоящий ритуал. Зачем тебе весь этот церемониальный выпендреж, правда?..
Встает, оглядывается по сторонам, уходит в комнату, возвращается оттуда с лоскутом цветной бумаги и свечой. Приносит из ванной пинцет. Достает из буфета маленькое блюдце для варенья и деревянную зубочистку. Критически оглядывает все это барахло, бормочет: “Ладно, сойдет”, – и снова усаживается рядом со мной.
Зажигает свечу, достает из кармана складной нож, тычет им в собственный палец, словно кровь на анализ сдавать собрался. Не поморщившись, выдавливает из ранки крупную темно-алую каплю, использует зубочистку как стило, старательно выводит на клочке бумаги сложносочиненный зигзаг с петлей на конце. Ничего похожего сроду не видела, но запомнить, пожалуй, будет несложно.