Жалость унижает ментов и бандитов
Шрифт:
– Побудь в коридоре...
– Я могу позвонить от тебя?
– Позвонишь. Минутку посиди.
В коридоре прокуратуры было пусто, Саид оказался здесь один. Прокуроры сидели по кабинетам за дверями, неслышно стучали на пишущих машинках. Следак тоже выскочил из кабинета со всеми бумагами. Убежал. Саид спустился по лестнице. Внизу, у входа, прокуратуру никто не охранял, он вышел во двор покурил. Пора было поставить в известность Авгурова. Тот, наверное, уже искал его. Он вернулся...
Вверху
– Зайди!
– Мне бы телефон...
– Еще несколько минут...
Следак не начинал разговор, кому-то позвонил.
В кабинете появились еще двое молодых. Саидову некогда было их рассматривать - теперь он уже спешил в Управление, к Авгурову.
– Я теперь позвоню?
Следователь оставил вопрос без ответа.
– Вот постановление, Саидов...
– Он положил на стол бумагу, четкая гербовая печать на ней была еще свежей.
– Прочтите. Речь идет о вас...
Адьютант Авгурова не стал читать всего, взглянул на последнюю строку:
" Мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда обвиняемому Саидову Саиду избрать содержание под стражей..."
– Ты меня не отпускаешь?
– Это был удар ниже пояса.
– Распишитесь...
Горец дрогнул. Он не ожидал ничего подобного. Словно во сне, поставил подпись.
– И еще здесь...
" Авгуров даже не будет знать, где я. Станет искать на Белорусском..."
Следователю позвонили по телефону. Саиду показалось, справлялись о нем.
– Сейчас узнаю...
– Следак не смотрел в его сторону.
Он отнес трубку от уха. Чуть повременил. На другом конце провода могли думать, что он поднялся, куда-то вышел, чтобы узнать требуемое.
После паузы следак сказал в трубку:
– У нас его нет и не было... Да, пожалуйста.
Молодые люди в кабинете старались держаться рядом с Саидовым, как санитары вокруг буйного психа, которого забирают в дурдом. Но он и не думал оказывать сопротивление.
Мысли текли вразброд.
– Матери сообщите, что я у вас!
– Сообщат, сообщат...
– конвоиры спешили.
Следак смотрел в сторону, ничего не сказал.
– А то ведь будет волноваться!
Горец совсем растерялся. Снова заговорил о матери:
– Она - учительница... Всю жизнь в школе. Сами знаете, как с детьми. Нервы никуда...
– Нервы сейчас у всех ни к черту!
– старший из конвоиров полноватый, с бесцветными бровями, в конопушках на лице, надел на него наручники, подтолкнул к дверям.
– Пошли!
– Машину вызвали?
– спросил его следак.
– У нас есть.
В Бутырку доставляли в "волге" родного транспортного Управления. Дежурный взял ее на вокзале у Картузова. Водила
Петрович не знал, как себя вести в таких обстоятельствах. На всякий случай делал вид,что не узнал арестованного.
Тем не менее Саид попросил:
– Петрович, у меня просьба. Пожалуйста. Позвони полковнику Авгурову. Скажи, где я !
Петрович не ответил. На этот счет у него не было никаких инструкций. Саид понял:
" Бесполезно. Не передаст..."
Ехали какими-то незнакомыми скучными улицами - ни витрин, ни вывесок. Одни пятиэтажные хрущебы. Ему даже не разрешили купить по дороге сигареты.
Везти в тюрьму - тем более своего - мента!
– не каждому понравиться. Конвоиры хотели скорее освободиться.
Саиду до самого конца, пока не подъхали к тюремным воротам, в голову лезли одни пустяки:
" Почему машина вокзала, а не Управления и не транспортной прокуратуры?
Повидимому, с транспортом напряженка. Авгуров, например, сам у всех просит..."
Постепенно сквозь всякий сор стали пробиваться мысли более существенные.
Его арестовали за чепуху - за то, за что ни в России, ни у него в республике ни одного стоящего мужчину никогда еще не лишали свободы.
" Ну, попросили мяса на шашлыки - ну, мясник отказал!"
Они же его за это не оскорбили, не ударили. А порно... Они же не подкинули ему похабную эту видеокассету! Она действительно у него была! Почему же ее оставили без внимания...
Всю процедуру по приемке и оформлению в Следственный Изолятор номер 2 - в просторечии, в Бутырку - оформили быстро.
Лишь в боксе - в плохосвещенном, душном ящике - без шнурков, без ремня, даже без сигарет, - он осознал, наконец, что с ним произошло и почему!
" Я их не интересую! Меня арестовали, чтобы дотянуться до моего родственника! Мне будут мотать срок, чтобы забросать грязью Авгурова! Позор ждет меня и мою маму! Бедная мать!"
В Москве он часто ее вспоминал.
Мать его была необыкновенным человеком. Простая аульская женщина, она поехала в город и стала учительницей, а потом вернулась в аул и выучила не одно поколение сельских ребят. Некоторые из них даже стали очень большими людьми. За свою работу мать получила орден. О ней писали газеты. Ее имя узнала вся республика.
– О-о-о!
Саидов даже застонал от унижение и гнева. И, видно, громко. Открылось очко в двери, чей-то глаз впился в арестованного - огромный, в окружении очка.
Глаз покружил по грязно-зеленоватым стенам, щербатым и бугристым чтобы на них не писали - после чего очко снова закрылось.