Жан Баруа
Шрифт:
(Как бы обращаясь к самому себе.)Ах, как мы торопимся писать! Сеять, сеять! Нужно отбирать, тщательно отбирать семена, быть уверенным в том, что бросаешь в землю только хорошие…
Баруа (с гордостью).Мы полностью сознаем принятую на себя ответственность.
Люс (оставляя без ответа слова Баруа).Ваши друзья так же молоды?
Баруа. Да, почти.
Люс (перелистывая журнал).Кто этот Брэй-Зежер? Не сродни ли он скульптору?
Баруа. Это его сын.
Люс. А! Наши отцы были знакомы, Брэй-Зежер-старший был близок с Ренаном… Ваш друг не занимается скульптурой?
Баруа. Нет,
Люс. Судя по его «Введению в позитивную философию», это – человек весьма своеобразный. (Строго.)Но сектант.
Удивленный жест Баруа. Люс поднимает голову и смотрит на Баруа почти ласково.
Вы мне позволите говорить с вами откровенно?
Баруа. Я вас прошу!
Люс. Я должен упрекнуть в сектантстве всю вашу группу… (Мягко.)И вас, в частности.
Баруа. Почему?
Люс. С первого же номера вы заняли весьма откровенную, весьма мужественную позицию, однако несколько якобинскую…
Баруа. Боевую позицию.
Люс. Я одобрил бы ее без оговорок, если бы она была только боевой. Но она… агрессивна. Разве не так?
Баруа. Мы все горячо убеждены в своей правоте и готовы бороться за свои идеи. По-моему, нет ничего плохого в том, что мы порою непримиримы… (Люс молча слушает, Баруа продолжает.)Мне кажется, что всякое новое и могучее учение по природе своей нетерпимо: человек, который с самого начала признает право на существование за убеждениями, прямо противоположными его собственным, обрекает себя на бездействие: он теряет силу, теряет энергию.
Люс (твердо).И все же в отношениях между людьми должен господствовать дух терпимости: все мы имеем право быть такими, какие мы есть, и наш сосед не может нам этого воспретить во имя своих собственных взглядов.
Баруа (с невольной резкостью).Да, терпимость, свобода для всех – это прекрасно в принципе… Но посмотрите только, к чему приводит этот благодушный дилетантский скепсис! Разве смогла бы церковь до сих пор играть в современном обществе ту роль, какую она играет, если бы…
Люс (с живостью).Вам известно, как я враждебен клерикализму! Я родился в сорок восьмом году, в середине декабря, и всегда гордился тем, что был зачат в самый разгар либерализма. Я ненавижу любые рясы и фальшивые вывески, какими бы привлекательными они ни казались. И все же, еще больше, чем заблуждения, меня отталкивает от церкви ее нетерпимость. (Помолчав. Раздельно.)Нет, я никому не посоветую противополагать одному злу другое. Достаточно требовать свободы мысли для всех и самим подавать пример такой свободы.
Возьмем католическую церковь: ее господство продолжалось многие века: и все же достаточно было ее противникам в свою очередь получить право провозглашать свои идеи, – и огромная власть церкви была поколеблена.
Баруа внимательно слушает, но вынужденное молчание заметно тяготит его.
(Примирительным тоном.)Пусть будет признано право заблуждаться, но также и право защищать истину; вот и все. И незачем думать, к чему это приведет. Правда обязательно восторжествует, когда наступит ее время… (После паузы.)По-вашему, это не так?
Баруа. Ах, черт побери, я великолепно знаю, что, вообще говоря, вы правы! Но мы не в силах побороть своих чувств, и они нас далеко заводят…
Недолгое молчание.
(Со сдержанной яростью.)Я великолепно знаю, что нетерпим!
Тот, чей освобожденный ум вынужден прозябать в среде глубоко набожных людей; тот, кто с каждым днем сознает все яснее, что католицизм скоро окончательно запутает его в свою упругую и прочную сеть; кто чувствует на каждом шагу, как религия вторгается в его жизнь,подчиняет себе тех, кто его окружает, штампует сердца и души его близких,на всем оставляя свой след и все направляя… – такой человек действительно приобретает право говорить о терпимости! Я имею в виду не того, кто порою идет на уступки по доброте сердечной, а того, чья жизнь представляет собою бесконечную цепь уступок!..Он, и только он, имеет право говорить о терпимости!.. (Сдерживает себя, поднимает глаза на Люса и силится улыбнуться.)И уж если он это делает, сударь, то говорит о ней так, как говорят о высшей добродетели, как говорят об идеале, достичь которого человеку не дано!
Люс (после нескольких секунд молчания, с сердечной ноткой в голосе).Вы живете один?
Энергичное лицо Баруа, искаженное болью воспоминаний, мгновенно проясняется; его взгляд становится мягче.
Баруа. Да, теперь я свободен. (Улыбаясь.)Но я освободился лишь недавно и не успел еще снова стать терпимым… (Пауза.)Извините, что я принял наш спор слишком близко к сердцу…
Люс. Это я, сам того не желая, пробудил в вас печальное прошлое…
Тепло смотрят друг на друга.
Баруа (с непосредственностью).Это послужит мне на пользу. Я нуждаюсь в советах… Между нами гораздо большая разница в возрасте, чем пятнадцать лет, господин Люс… Вы, вы живетеуже двадцать пять лет. А я после напряженных усилий только недавно разорвал все свои цепи… Все! (Резким ударом ладони словно разрубает свою жизнь надвое: по одну сторону – прошлое, по другую – будущее. Вытягивает руку вперед.)Итак, вы понимаете, передо мной – еще неизведанная, новая жизнь, такая огромная, что у меня кружится голова… Когда мы решили основать журнал, я прежде всего подумал о сближении с вами, вы были для меня единственным маяком на горизонте.
Люс (нерешительно).Я могу вам помочь только собственным опытом… (Улыбаясь, указывает на географические карты, развешанные по стенам.)Я всегда думал, что жизнь похожа на одну из этих карт с очертаниями неведомых стран: чтобы разобраться в ней, надо научиться ее читать… Внимание, методичность, чувство меры, настойчивость… Вот и все, это очень просто. (Снова берет со стола номер «Сеятеля».)Вы прекрасно начали, у вас в руках сильные козыри. Рядом с вами – люди с острым, оригинальным умом. Все это очень хорошо… (Задумывается.)И все же, если разрешите дать вам совет, я скажу вот что: не поддавайтесь слишком легко чужому влиянию… Да, такие объединения, как ваше, иногда таят в себе эту опасность. Согласие во мнениях, конечно, необходимо; и оно у вас есть: один и тот же порыв сплотил всех вас и увлек за собой. Но не сжигайте свою индивидуальность в общем горниле. Оставайтесь самим собою, упорно развивайте в себе только те качества, какие вам присущи. Каждый из нас обладает особым свойством – если хотите, особым даром, – благодаря которому мы никогда не будем похожи един на другого. Все дело в том, чтобы открыть в себе этот дар и развивать его прежде всего.