Жан Кальвин. Его жизнь и реформаторская деятельность
Шрифт:
Процессия из всех проповедников, с Кальвином во главе, направляется к залу заседаний совета и здесь открыто заявляет, что хотя обязанность их заключается в том, чтобы служить церкви и в хорошие, и в дурные дни, но так как Бог не даровал им достаточно мужества, то они отказываются пойти в госпиталь и просят извинить их. Совет постановляет “молиться Богу о ниспослании им впредь большего мужества” и в ожидании принимает услуги предложенного раньше француза.
Нельзя, конечно, отнести и к Кальвину то унизительное малодушие, которое выказало все женевское духовенство. Сам совет полагал, что он должен сберегать себя для блага всей церкви, но несомненно и то, что особенного мужества, настоящей деятельной любви к страждущим
Кроме эпидемий, Женева подвергалась в это время и другим бедствиям. Неурожай и голод увеличивали число жертв; в 1545 году начались ужасные процессы против “отравителей и колдунов”. Городские финансы находились в самом плачевном состоянии. А в это время Кальвин, для которого дело евангелической пропаганды стояло на первом плане, занимал членов совета изображением страданий своих преследуемых соотечественников, посылал им значительные субсидии и вместе с Фарелем, в сопровождении герольда, предпринимал на городские средства поездки в Мец или в соседние кантоны, чтобы побудить их к дипломатическому заступничеству за гонимых.
Все это в значительной степени должно было содействовать охлаждению женевского населения. Небольшое вначале число противников Кальвина, считавших нужным скрывать свои настоящие чувства ввиду всеобщего энтузиазма, постепенно начинает возрастать. Оппозиция становится смелее, ропот народа “на духовенство и французов” – все громче. Кальвин ясно видит надвигающуюся опасность. Но еще менее, чем в первый раз, он готов пойти на какие-нибудь уступки. Начинается долгая ожесточенная борьба с оппозицией, которую он окрестил словом “либертинизм”.
Что представляют собою эти либертины?
Если верить Кальвину, который еще в 1544 году написал сочинение “Против фантастической и яростной секты, именующей себя “духовными либертинами”, – это были люди, стремившиеся соединить идеи пантеизма с самым грубым материализмом. По их учению, существует лишь единая Божественная субстанция, которая проявляется во всех творениях, и таким образом все, что создано, происходит от божества и есть само божество. Бог есть все – и материя, и дух, поэтому все божественно: нет ни ангелов, ни дьяволов, нет ни добра, ни зла, ни правды, ни лжи. Евангелие божественно, но на таком же основании, как и всякая другая доктрина. Все земные блага должны быть общею собственностью, потому что все существующее принадлежит мне, составляющему часть этого общего мирового тела, в такой же степени, как и той части его, которую я считаю отдельным от меня существом.
Очевидно, это была одна из разновидностей тех многочисленных сект, которые расплодились в эпоху Реформации в Германии, Швейцарии и Нидерландах и известны были под различными названиями – анабаптисты, баптисты, антитринитарии и т. п. У некоторых из сектантов эти теории соединялись с самой разнузданной безнравственностью, другие, напротив, проповедовали аскетический образ жизни. Приблизительно в то же время эти не только еретические, но и антихристианские идеи получили стройную систематизацию в учении Михаила Сервета.
Но действительно ли принадлежали все противники Кальвина, как он старается нас уверить, к этой религиозной секте, действительно ли они были все “духовными либертинами”?
Чтобы ответить на этот вопрос утвердительно, надо было бы не только безусловно доверять свидетельству Кальвина, который – совершенно искренне – клеймил безнравственностью малейшее отступление от установленной им дисциплины, а в людях, не согласных с его учением, видел представителей самых отвратительных ересей. Надо было бы, кроме того, совершенно упустить из виду, что, помимо всяких религиозных убеждений, женевцы имели достаточно оснований тяготиться
Было, впрочем, одно обстоятельство, которое отчасти объясняет это огульное обвинение оппозиционной партии в приверженности вредным теориям сектантского пантеизма. Дело в том, что большинство противников Кальвина состояло из молодых людей, принадлежавших к лучшим женевским фамилиям. Веселые, легкомысленные, любящие удовольствия, они не хотели подчиниться его строгой дисциплине и, несмотря ни на какие штрафы и наказания, продолжали собираться в трактирах, предаваясь иногда буйному разгулу. Кальвин в своем раздражении дошел раз до того, что потребовал казни 700 – 800 непокорных юношей. Понятно, что эти люди всей душой ненавидели французского проповедника, отнимавшего у них свободу. Они осыпали его насмешками, устраивали ему враждебные демонстрации, давали его имя своим собакам и т. п. Может быть, некоторые из них и сочувствовали запрещенным идеям, отыскивая в них философское оправдание для своей легкомысленной жизни; но главным лозунгом либертинов, насколько можно судить по их процессам, была свобода – свобода политическая и религиозная.
Как бы то ни было, эти либертины – политические или духовные – стремились свергнуть Кальвина, а вместе с ним и все его порядки, уничтожить плоды его реформаторской деятельности. В материале для борьбы не оказывалось недостатка. И борьба началась.
5 апреля 1546 года вся Женева была свидетельницей следующей сцены. Один из известнейших граждан города, Пьер Амо, в одной рубашке, с босыми ногами, с опущенным факелом в руке, обходил под конвоем весь город, останавливаясь на главных площадях, чтобы громко, на коленях, просить прощения за свои грехи. Вся вина Амо заключалась в том, что, ненавидя Кальвина за осуждение своей жены, он раз, за веселым ужином, в присутствии гостей, дал волю своему гневу: Кальвин, говорил он, все тот же епископ, только еще хуже прежних; учение его ложно, это злой пикардиец, тиран и т. д. Шпионы донесли об этом консистории, та передала Амо гражданским властям как богохульника, а совет присудил его к весьма значительному штрафу и публичному покаянию в зале совета. Но Кальвину этого показалось мало. В сопровождении всех проповедников и старейшин он явился в совет и потребовал более строгого наказания. Совет отменил прежний приговор и вынес новый.
Весть об этом осуждении вызвала в Женеве сильное волнение. На улицах, особенно в предместье, стали собираться толпы народа, громко осуждавшие самоуправство проповедника; раздавались даже крики: “Долой Кальвина, долой эмигрантов!”
Но Кальвин не дал разрастись волнению. Он пригрозил совету оставить город, и совет, испуганный перспективой потерять свою опору, велел на площади предместья поставить виселицу. Эта немая угроза подействовала. Народ разошелся по домам, и приговор над Амо был приведен в исполнение.
В числе самых горячих женевских патриотов, участвовавших в борьбе за независимость, были Франсуа Фавр и муж его дочери, Ами Перрен, занимавший должность главного начальника (capitaine general) женевских войск. Последний, как мы видели, принадлежал к числу тех, которые наиболее содействовали вторичному приглашению Кальвина. Но скоро ему пришлось горько раскаиваться в этом.
В одно прекрасное утро перед консисторией предстала целая толпа либертинов. Это были приглашенные на свадьбу, осмелившиеся накануне танцевать, несмотря на запрет. В числе их была жена Перрена и старик Фавр. Все они подверглись тюремному заключению на несколько дней, а Фавр был наказан еще строже. Его обвиняли в том, что он отзывался непочтительно о Кальвине и об эмигрантах, говорил, что Женева порабощена, а когда его вели в тюрьму, не переставал кричать: “Свобода, свобода! Я дал бы тысячу талеров, чтобы добиться генерального собрания”.