Жанна д’Арк из рода Валуа. Книга 2
Шрифт:
При дворе, как анекдот, смаковали некоторые вопросы, которые задавались Деве.
– Вы слышали, говорят де Сеген пытался её подловить и спросил, на каком языке Господь изъявил ей свою волю?
– А она что?
– Вы же знаете Сегена – он упрямо говорит на своём лимузенском наречии, да и на нём бормочет так, что половины слов не разобрать. Вот она и ответила: «На лучшем, чем у вас»…
– Ха-ха-ха…
– А монсеньор Эмери? Слышали, он спрашивал, зачем нужны солдаты, если Господь и так желает Франции победу?
– Ей Богу, спросили бы меня – я не знал бы что ответить…
– А она даже не задумалась! «Солдаты, – говорит, – будут сражаться во славу Божию, и он дарует им победу»… Не удивлюсь, если Эмери теперь засядет за трактат. Что-то на тему: «Богословские
– Припоминаю, Монмут всё говорил, что его войско состоит из солдат Бога…
– Забудьте!
– Монмут не был Девой…
– И плохо кончил!
– Ха-ха…
– А правда, что от неё требовали какого-нибудь знамения?
– Да. И, вроде, она даже ногой топнула. «Я, – говорит, – сюда пришла не знамения являть. Отправьте меня в Орлеан, и я покажу вам знамение, ради которого была сюда послана!»…
Среди всеобщего воодушевления как-то не бросалось в глаза то, что вокруг дофина и Жанны постепенно вырос довольно плотный круг людей, служивших, в былые времена, герцогу Анжуйскому или всецело преданных мадам Иоланде. Старшим советником вдруг стал горячий сторонник герцогини Пьер де Брезе, который открыто опирался на поддержку своего друга – финансиста Жака де Кёра. А тот, в свою очередь, с высоты положения, обусловленного недюжинным состоянием, позволявшим субсидировать набираемые войска вместе с мадам Иоландой, никогда не скрывал презрения к «некоторым выскочкам», под которыми подразумевался, в первую очередь, вполне конкретный человек.
Свитой Девы руководил Пьер де Бове – бывший знаменосец герцога Анжуйского. На должность инспектора королевской артиллерии, без особого шума, назначили Пьера Бессоно, чей отец долгое время служил стольником в Анжу, а сам он готовился стать управляющим при третьем Анжуйском герцоге… Гийом де Беллье, чья жена заботилась о Жанне, надев доспехи, последовал за ней в Пуатье, временно сложив с себя обязанности губернатора Шинона, и готов был вызвать на поединок всякого, кто в его присутствии осмеливался сомневаться в том, что Дева подлинная посланница Господа! Поговаривали, будто своей губернаторской должностью он был обязан герцогине Анжуйской, но, кому какое дело? Вон, братья де Бурбон ей ничем не обязаны, а изъявили готовность сражаться с Девой одними из первых и как-то сразу вошли в ближний круг дофина, оттеснив недавних сторонников Ла Тремуя. Злые языки, правда, шептали, что им кое-что обещано, и, в частности, почётное пэрство на коронации – якобы, Луи де Бурбон заменит герцога Гиеньского 18 , и, якобы, обещано это было той же герцогиней. Однако, коронация, будет ли, нет ли? – (в конце концов, все в это верят, но…, согласитесь, господа, всё так странно…), а братья уже сейчас готовы в огонь и в воду!
18
На коронациях французских королей король Англии выступал под титулом герцога Гиеньского, как полноправный пэр Франции.
Ходили слухи, что вот-вот пошлют за Артюром Ришемоном, возвращения которого герцогиня добивалась, ничуть не скрывая своих устремлений. Но тут воспротивился Ла Тремуй. Он и без того терял позицию за позицией, злясь и понимая, что поделать пока ничего не может. Но в вопросе по Ришемону упёрся всем, чем мог, потому что этот последний бастион, (учитывая «любезности», оказанные когда-то Ла Тремуем мессиру Артюру), он намеревался защищать, как собственную жизнь!
По счастью, дофин почему-то тоже не горел желанием видеть при себе опального герцога. Сделав неопределённый жест плечами, Шарль, довольно небрежно, пообещал и герцогине-матушке, и Ла Тремую, рассмотреть этот вопрос позже.
– Отчего же не теперь? – поинтересовалась герцогиня.
Она вновь ощутила в своих руках полноценную власть и была уверена, что, вместе с ней, вернула и своё влияние на Шарля. Но сам дофин был уверен в обратном.
– Я поступаю, как король, матушка, – ответил он, почти насмешливо. –
Ла Тремуй злорадно усмехнулся. А мадам Иоланда, немного подумав, поспешила к себе в покои, где, среди всех её прочих фрейлин, прилежно занималась шитьем недавно прибывшая ко двору совсем юная Аньез Сорель 19 .
19
Аньез Сорель – первая в истории фаворитизма официальная королевская любовница. На самом деле, её отношения с дофином начались в 44-ом году. В описываемые времена она вряд ли могла находиться при каком-либо дворе, но автор позволил себе эту вольность, поскольку многие историки сходятся во мнении, что «представила» мадемуазель Сорель дофину именно герцогиня Анжуйская. И представила по политическим соображениям, которые в полной мере оправдались. Мадемуазель благотворно влияла на Шарля и всегда была сторонницей герцогини. Во всяком случае, до тех пор, пока Аньез Сорель не отравили.
Девушка была красива, как ангел, хотя и очень бедна. Герцогиня, желая помочь её семье, собиралась отослать мадемуазель ко двору своей невестки – Изабеллы Лотарингской. Но сейчас, глядя в это свежее лицо, мадам Иоланда подумала, что красота юной Аньез – чем чёрт не шутит – могла пока пригодиться и здесь.
– Приготовьтесь, моя милая, – сказала она, – с этого дня основной вашей обязанностью будет забота о его величестве. Я хочу, чтобы вы появлялись везде, где будет появляться он, и радовали его глаза безупречным внешним видом и красотой.
На поднятом к герцогине лице, весьма уже разумной, мадемуазель Аньес чётко обозначился невысказанный вопрос.
– Да…, – помедлив, произнесла мадам Иоланда. – Если понадобится, то – да.
* * *
В Домреми была спешно отправлена целая экспедиция по сбору сведений о Жанне, которую возглавил…
Впрочем, никому действительно не было дела до того, что возглавил эту экспедицию секретарь мадам Иоланды. Как не было дела и до свидетельств, заверенных священниками Домреми и Грю, о том, что девушка чрезвычайно набожна и благочестиво воспитана. Последнее обстоятельство должно было волновать комиссию, и только. А при дворе гораздо больший интерес вызвало появление братьев Жанны – Пьера и Жана, которые, по словам секретаря герцогини, якобы, не смогли усидеть дома и выразили горячее желание сражаться за своего короля под знаменем Девы.
«Воссоединение семьи» произошло при большом скоплении любопытных придворных, и кое-кто обратил внимание на то, что братья обнимали сестру довольно скованно, да и выглядели они какими-то совершенно сбитыми с толку.
– А чего вы хотели? – пожала плечами мадам Иоланда, обменявшись взглядом с секретарем – хмурым наблюдателем возвышающимся за спинами братьев – после чего он тут же увел Пьера и Жана. – Эти двое обычные крестьяне. Вряд ли они удостаивались приёма даже в Вокулёрском замке, а здесь, всё-таки, королевский двор. Господь с ними не говорил, как с их сестрой, вот они и растерялись.
– Но зачем их привезли?!
– Как раз затем, чтобы на фоне этой обычности, вся необычность Девы стала особенно видна… Разве все вы не заметили контраста?
Придворные закивали, а герцогиня величаво двинулась сквозь толпу придворных, на ходу, мимоходом, обронив так, чтобы слышно было всем:
– А то у нас тут всё сомневаются и сомневаются…
Сомневался, естественно, Ла Тремуй.
Раздражённый всеобщим «помешательством на этой крестьянке» он не упускал случая вставить какое-нибудь едкое замечание в любой разговор, касающийся Девы. Но только осторожно, подбирая слова, чтобы, в случае чего, сослаться перед дофином на неправильное их толкование, и, втайне надеясь, что его ядовитые замечания дофин, всё же услышит.