Жанна д’Арк из рода Валуа. Книга 2
Шрифт:
– С НАМИ Бог!
И руки сразу стали ватными, безвольными… Гласдейл медленно обернулся и полубезумным взором обвёл стены Турели.
Они могли держаться здесь сколько угодно долго… Они могли раздавить эту ничтожную армию, и не раздавили до сих пор по той же причине, по которой уставший человек не спешит прихлопнуть надоевшую муху, а ждёт, когда она подползёт ближе, чтобы попусту себя не беспокоить… Они были здесь почти хозяева!..
Но дрожащие от суеверного страха люди вокруг – это уже конец.
Какой-то лучник неподалёку упал на колени, целуя крест и моля
«Если Всевышний действительно читает в людских душах, – подумал он, – то должен знать, что я всего лишь воин своего короля. Мне велели сражаться, и я сражался, как рыцарь, верный данному когда-то слову! И пусть не будет мне Божьего прощения, перед собственной совестью я чист».
– Встань с колен, – велел он лучнику. – Каяться будешь на небесах.., ещё успеешь. Но умри достойно, с оружием в руках, даже если Господь нашей победы не желает… Кто знает, может он и передумает…
Турель была взята вечером.
Английский гарнизон погиб полностью. Гласдейл пытался, правда, вывести часть своих людей через северные ворота, но, как и многие другие, сорвался в реку и утонул под тяжестью собственных доспехов, до последней минуты проклиная французскую ведьму, как будто бросал этим свой последний рыцарский вызов…
Орлеан
Раненную Жанну перенесли в захваченную крепость почти ночью, с величайшей осторожностью прикрывая от любопытных глаз. Клод тоже пришлось спрятать. Сгущающиеся сумерки и шлем надёжно скрыли её лицо от ликующего воинства, а когда солдаты стали требовать, чтобы Дева вышла к ним и разделила общую радость, д'Олон объявил, что, хотя Господь и отвёл смертоносную стрелу, ранение всё же было, и теперь лекарь требует для Жанны полного покоя.
Солдат это вполне удовлетворило. Но Бастард и высшие командиры непременно желали лично удостовериться, что с девушкой всё в порядке, поэтому Де Ре пришлось им открыться.
Клод ещё не сняла доспехи, и на неё, одиноко стоящую в бывшей комендантской, смотрели с чувствами крайне противоречивыми. Каждый думал, имеют ли они право так поступать, и, взвешивая все «за» и «против», не находил ответа.
– Что сказал лекарь? – спросил, наконец, Бастард. – Жанна поправится?
– Да, мессир.
– Как скоро?
– Говорит, что скоро…, – отвечающий на вопросы д'Олон, хоть и сдерживался в присутствии знатных господ, не смог скрыть ползущую на лицо улыбку. – Он вообще в изумлении – вчера, как только остановили кровь и перевязали рану, Жанна сразу заснула. Лекарь говорит, это верный признак скорого выздоровления, хотя и поражён, поскольку видит такое впервые.
– Хорошо…
Бастард немного ещё постоял в нерешительности, разглядывая Клод, потом осенил себя крестным знамением, бормоча: «Хвала Всевышнему», и удалился, увлекая за собой остальных. А спустя какое-то время в комнату с осторожностью внесли Жанну.
– Как
Жанна слабо улыбнулась.
– Конечно, могу. На мне всё быстро заживает. Когда бились за форт, я наступила на острый шип и пробила ногу, а сейчас она почти не болит, и лекарь сказал, что рана даже не загноилась…
Клод прижалась лбом к руке подруги.
– Как страшно.., – прошептала она.
– Да… Но мы же победили…
Жанна глянула на слуг, которые её принесли, и махнула рукой, чтобы уходили. Потом погладила Клод по голове. Несколько мгновений девушки смотрели друг на друга, всё понимая и ничего не произнося вслух. Для одной сегодняшняя победа являлась настолько закономерной, что по-другому просто быть не могло. Другой же участие в сражении впервые показало «изнутри» то, о чём она до сих пор лишь догадывалась.
– Как я не хотела, чтобы всё это тебя коснулось, – проговорила, наконец, Жанна.
– Я бы не хотела, чтобы это касалось НАС… – эхом отозвалась Клод. – Но всё уже произошло, и теперь глупо жалеть о том, чего никогда уже не будет… Я рада, что смогла быть полезной.
– Ты себя выдала?
– Не знаю. Барон де Ре велел мне одеть твои доспехи… Но он ведь давно догадался, правда?
Девушки немного помолчали.
– Он меня прикрывал, – добавила Клод.
– Значит, это Господь раскрыл ему глаза, – убеждённо сказала Жанна. – Будущее только Богу ведомо! Вспомни всё, что с нами происходило и согласись, что путь наш словно кто-то заботливо выстилает под каждый шаг…
– И эта рана тоже забота?
– Конечно! Я не должна была тебя отсылать, вот меня и наказали! А что есть наказание, как не забота – предостережение от новых ошибок… Мы – одно целое, и стали им не просто так, а тоже по воле Господа. И сегодня Он явил эту свою волю, заменив меня на тебя. Тело не должно сражаться без души, ведь так?!
Клод не ответила. Перед её глазами, как ни старалась она их прогнать, постоянно теперь мелькали картины сегодняшнего сражения. Разодранные в крике рты, нечеловечески изломанные тела, брызги крови, летящие с выдернутых из ран мечей… Она вспомнила, как любила Иисуса, которого мысленно представляла живым, смеющимся юношей, видевшим мир не как все, а иначе – так, словно он отошёл немного в сторону и рассмотрел не изнанку, а подлинный узор Жизни… Сущность этих, любимых когда-то, видений никак не вязалась с новыми – навязчивыми и страшными, и Клод подумала, что было бы, наверное, слишком жестоко, ради объединения одной души с одним телом навеки разъединять тысячи других…
– Человек вообще не должен сражаться, Жанна, – не глядя на подругу, сказала она. – Но сокрушаться об этом сейчас так же глупо, как и о том, что мы не сидим дома и не носим положенные нам платья.
Девушки снова замолчали, думая каждая о своём. Мирные картины Лотарингских лугов повисли над ними незримой дымкой, сплетая мысли и руки…
– Мы должны.., – прошептала Жанна. – Саффолк сейчас слишком зол… Он не уйдёт просто так, обязательно даст сражение, и может быть, уже завтра. Если смогу, я встану…