Жанна д'Арк
Шрифт:
Мы разбили лагерь, и сразу же поднялась суматоха, беготня, шум праздничных приготовлений. Прибыл архиепископ Реймский вместе с многочисленной депутацией. А затем со знаменами и музыкой, оглашая воздух приветственными криками, поплыли бесконечные потоки горожан и крестьян. Опьяненные радостью, они, как вешние воды, затопили лагерь. Всю ночь напролет в Реймсе кипела работа: стучали молотки, украшались улицы, воздвигались триумфальные арки, древний собор снаружи и изнутри одевался в ослепительно роскошный наряд.
Ранним утром в намеченный час мы двинулись в путь: коронационные торжества должны были начаться ровно в девять и длиться пять часов. Мы знали, что гарнизон англичан и бургундцев окончательно отказался от мысли оказывать сопротивление Деве, что городские ворота гостеприимно раскроются перед нами и весь город с восторгом встретит наше появление.
Утро было восхитительное, полное яркого солнца, свежести и бодрящей прохлады. Армия
Жанна на вороном коне, в сопровождении герцога Алансонского и всего штаба, остановилась, чтобы произвести последний смотр и проститься с армией, ибо с завтрашнего дня, исполнив свой долг, она не намеревалась больше командовать этими или другими войсками. Солдаты знали и чувствовали, что в последний раз видят милое девичье лицо своего маленького бесстрашного полководца, свою любимицу, свою гордость, свое сокровище – ту, которую боготворили в сердцах, называя «Дочерью божьей», «Спасительницей Франции», «Любимицей победы», «Оруженосцем Христа», не говоря уже о многих других ласковых именах, которые подчас звучали очень наивно и простодушно. Подобными ласковыми именами осыпают взрослые горячо любимых детей. Этот смотр был необычным, и нечто новое, небывалое увидели мы. Душевное волнение Жанны передалось солдатам. Прежде на парадах батальоны проходили мимо с восторженными криками, высоко подняв голову и сверкая глазами; били барабаны, гремели победные марши. Сейчас ничего этого не было. Один-единственный звук назойливо сверлил воздух, и, закрыв глаза, можно было представить себя в мертвом царстве. Только один звук улавливался ухом в тишине этого летнего утра – только один – приглушенный топот марширующих войск. По мере того как сомкнутые ряды проплывали мимо, солдаты прикладывали правую руку к виску, ладонью вперед, отдавая честь и обращая свой взор к Жанне в безмолвном «прости» и «да благословит тебя бог». Они смотрели на нес с любовью и долго-долго не опускали рук, удаляясь в почтительном молчании. И всякий раз, когда Жанна подносила платок к глазам, легкая дрожь пробегала по лицам марширующих солдат.
Парад победы обычно наполняет сердца радостью и ликованием, на этот раз их терзала печаль.
Мы направлялись к резиденции короля, находившейся в загородном дворце архиепископа. Узнав, что король приготовился к торжествам, мы галопом примчались обратно и, присоединившись к армии, возглавили шествие. Тем временем бесчисленные толпы окрестных жителей стекались со всех концов и выстраивались по обеим сторонам дороги, чтобы увидеть Жанну. Так повторялось всегда с первого дня похода. Наш путь пролегал теперь по зеленой равнине, и люди, стоящие вдоль дороги, напоминали двойную кайму, сотканную из лилий и маков. Каждая женщина и каждая девушка была в белой кофте и красной юбке. Мы двигались среди улицы из живых цветов. Пестрые цветы, окаймлявшие дорогу, не стояли неподвижно, не встречали нас равнодушно. Нет. Они кланялись, кланялись и кланялись. Люди-цветы простирали руки и, проливая слезы, благодарными глазами смотрели на Жанну д'Арк. Те, кто стоял поближе, бросались к ее ногам, обнимали их и, прижимаясь влажной щекой, осыпали пылкими поцелуями. В эти дни мне ни разу не пришлось видеть человека, будь то мужчина или женщина, который не преклонил бы колена при ее приближении, или мужчины, не обнажившего голову. Позже, на Великом процессе, все эти трогательные сцены были использованы в качестве улик против Жанны. Несправедливый суд обвинил ее в том, что она являлась предметом обожании простого народа, а следовательно – еретичкой.
Когда мы приблизились к городу, высокая извилистая цепь валов и башен была уже украшена весело реющими флагами и усеяна черными толпами народа. Воздух содрогался от орудийных залпов, и пелена серого дыма медленно расплывалась вокруг. Мы торжественно вступили в ворота, и процессия двинулась по городу. За войсками, в праздничных одеждах, со своими знаменами, шли гильдии и цехи. По обе стороны улиц теснился ликующий народ; в окнах – люди, на крышах – люди, люди везде; с балконов свисали разноцветные дорогие ткани; тысячи белых платочков мелькали в воздухе, напоминая издали снежную бурю.
Имя Жанны произносилось в церковных молитвах – честь, до сих пор оказываемая лишь особам королевского достоинства. Но простые люди оказали ей еще более высокую честь. Они отчеканили свинцовые медали с изображением ее лика и герба и носили их, как талисманы. Такие медали можно было видеть на каждом шагу.
Из дворца архиепископа, в котором мы остановились и где должны были расположиться король и Жанна, король направил послов в аббатство Сен-Реми, находящееся за городскими воротами, чтобы доставить оттуда Sainte Ampoule [Священный сосуд (франц.)] – сосуд со священным елеем. Этот елей не был земным елеем, он
Хлодвиг (Кловис) – король, основатель Франкского государства (род. в 406 г., умер в 511 г. ); в 486 году завоевал последние римские владения в Галлии; позже разбил алеманов и вестготов; в 496 году принял католичество, был окрещен святым Реми в Реймском соборе.
Из этого сосуда был помазан на царство Хлодвиг, а затем и все короли Франции. С тех пор прошло девятьсот лет. Я уже сказал, что за сосудом послали, и мы ждали его с нетерпением. Без святого елея коронация была бы недействительной, я в этом убежден.
Для того чтобы взять сей сосуд, необходимо было совершить древний обряд, ибо, в противном случае, настоятель аббатства Сен-Реми, наследственный хранитель святого елея, не вручил бы его послам короля. Итак, согласно обычаю, король направил к церкви аббатства пять лучших дворян – великолепно вооруженных и роскошно экипированных всадников в качестве почетной охраны архиепископа Реймского и его каноников, которым надлежало выполнить волю короля и доставить елей. Перед тем как отправиться в путь, они выстроились в ряд и опустились на колени. Сложив руки, облеченные в железные перчатки, и воздев их к небу, они поклялись жизнью в целости доставить священный сосуд и в целости вернуть его обратно в церковь святого Реми после свершения таинства помазания короля.
Архиепископ и его подчиненные, сопровождаемые почетным эскортом, направились в аббатство Сен-Реми. Архиепископ был в пышном облачении, с митрой на голове и крестом и руках. У врат церкви святого Реми процессия остановилась, изготовившись для приятия священного фиала. Вскоре послышались мощные звуки органа и пение хора. Затем под мрачными сводами церкви проследовала вереница служителей с зажженными свечами; наконец, облаченный в златотканные ризы, в окружении сонма клириков, появился настоятель аббатства, несущий фиал. Строго соблюдая древний обряд, он торжественно вручил фиал архиепископу. Потом началось обратное, не менее впечатляющее шествие. Процессия двигалась между двумя рядами припавших лицом к земле мужчин и женщин. Объятые благоговейным страхом, они молча молились, пока мимо них проносили сей ниспосланный богом предмет.
Величественная процессия медленно приблизилась к западным вратам собора. И как только архиепископ вступил в него, грянул приветственный гимн и громадный, собор наполнился звуками. Тысячи людей собрались под сводами гигантского здания. Все места были заняты. Только посредине к алтарю был оставлен широким проход. Туда важно шествовал архиепископ с канониками, а за ними пять статных рыцарей в блестящих доспехах, с феодальными знаменами, верхом на великолепных лошадях.
Как это было потрясающе красиво! Всадники двигались под гулкими сводами храма, освещенные яркими лучами, падающими с высоты через цветные витражи стрельчатых окон. Невозможно представить себе что-нибудь более грандиозное!
Рассказывали, что, отъехав от дверей на расстояние четырехсот футов, они остановились перед самым клиросом. Там архиепископ отпустил их, и в знак повиновения они так низко поклонились ему, что перьями шлемов коснулись конских грив. Затем они заставили своих ретиво гарцующих красавцев-рысаков попятиться назад к двери. Какое изящество! Какая прелесть! У самого выхода они поставили их на дыбы и круто повернули, – кони рванулись вперед и скрылись из виду.
И сразу, же наступила тишина, тысячи людей замерли в ожидании. Тишина была такой глубокой, что казалось, будто все вокруг окаменело, застыло, погрузилось в летаргический сон. В этом безмолвии можно было услышать трепет крыл пролетающего насекомого. Но вот своды собора вздрогнули от мощного пения четырехсот серебряных труб, и под стрельчатой аркой большого западного портала, словно в раме, появились Жанна и король. Сопровождаемые бурей восторженных приветствий, они медленно, рука об руку, двигались вперед. Взрывы радостных возгласов смешались с глухим рокотом органа и набегающими волнами сладостной мелодии хора. За Жанной и королем шел Паладин с развернутым знаменем в руках. Какая могучая фигура! Какая гордая, величавая осанка! Он знал, что на него смотрят, что тысячи глаз любуются его роскошным нарядом, прикрывающим доспехи.