Жанна д'Арк

Твен Марк

В то время самого Тальбота там не было: он отправился встречать запоздавшего Фастольфа и его пятитысячное подкрепление.

Жанна расставила орудия и обстреливала замок до наступления ночи. Неожиданно поступило сообщение, что к нам на помощь движутся войска Ришмона, коннетабля Франции. Он долгое время находился в немилости у короля из-за грязных интриг и козней де ла Тремуйля и его сторонников. Жанна очень нуждалась в помощи, особенно теперь, когда Фастольф был уже недалеко. Ришмон хотел присоединиться к нам еще тогда, когда мы впервые выступили на Орлеан, но глупец король, послушный раб своих бездарных советников, запретил Ришмону приближаться к нему и отверг всякое примирение с ним.

Я говорю об

этих подробностях, ибо они важны тем, что раскрывают в Жанне новые необычные качества: не только исключительную находчивость, но и государственную мудрость. Удивительно, непостижимо, откуда такое обилие талантов у необразованной деревенской девушки семнадцати лет? Но тем не менее, она обладала ими.

Жанна стояла за то, чтобы радушно принять Ришмона, ее поддерживали Ла Гир, юные братья Лавали и многие военачальники. Лишь генерал-заместитель герцог Алансонский упорно противился, заявляя, что у него есть строжайший приказ короля не признавать Ришмона и, если с его мнением не посчитаются, он туг же уедет из армии. Это было бы тягчайшим ударом. Но Жанна решила сама убедить герцога в том, что спасение Франции выше частных интересов и даже приказов венценосного осла. Ей удалось достигнуть цели. Она уговорила герцога не подчиниться королю в интересах народа, примириться с графом Ришмоном и протянуть ему руку. Вот это и есть государственная мудрость самого высокого класса. Что бы вы ни называли великим, обратитесь к примеру Жанны д'Арк, и вы найдете это великое в ней.

Ранним утром семнадцатого июня разведка донесла, что Тальбот и Фастольф со своим пополнением приближаются к нам. Барабаны забили тревогу, и мы сразу же отправились навстречу англичанам, оставив Ришмона с отрядом охранять замок Божанси и держать в осаде его гарнизон. Вскоре противник был уже у нас на виду. Еще до встречи с нами Фастольф пытался убедить Тальбота отступить, не ввязываться на этот раз в бой, в разместить новых рекрутов по английским крепостям вдоль Луары, чтобы помешать нам захватить важные пункты, а затем вооружиться терпением и ждать дополнительных подкреплений из Парижа. Он предлагал ежедневно и систематически изнурять армию Жанны мелкими, стычками. И, наконец, выбрав удобное время, напасть врасплох на ее ослабевшие войска и сокрушить их. Старый Фастольф был умным и опытным полководцем. Но разъяренный Тальбот и слышать не хотел об отсрочке. Его бесило, что Дева смогла нанести ему поражение под Орлеаном. «Клянусь богом и святым Георгием, я рассчитаюсь с ней, если даже мне придется сражаться один на один!» – таковы были его слова. Фастольф вынужден был уступить, хотя и предупредил, что они рискуют потерять теперь все, что завоевано англичанами ценой многолетней борьбы и трудов.

Противник занял выгодную, сильно укрепленную позицию и ждал боя, расположив впереди себя лучников, огражденных от нас частоколом.

Приближалась ночь. От англичан примчался герольд с дерзким вызовом немедленно начать бой. Но Жанна невозмутимо, вежливо и с достоинством заявила гонцу:

– Скачи обратно и передай, что сегодня слишком поздно начинать бой; а вот завтра, если будет на то воля божья, мы померимся силами.

Наступила ночь, темная и дождливая. Моросил тот мелкий, теплый дождик, который, беззвучно падая на землю, навевает безмятежное спокойствие и дремоту. Около десяти часов в штабную палатку явились герцог Алансонский, Дюнуа, Ла Гир, Потон де Сентрайль и еще два-три военачальника. Они собрались, чтобы обсудить обстановку совместно с Жанной. Некоторые сожалели, что Жанна отклонила бой, другие, наоборот, соглашались с нею. Потон спросил ее, почему она отклонила предложение англичан. Жанна ответила:

– Есть несколько причин. Так или иначе, англичане в наших руках и никуда от нас не денутся. Зачем же рисковать? Был уже вечер, а более слабой стороне нужно время,

и ей лучше сражаться днем. Как вы знаете, силы наши ослаблены: отряд в девятьсот наших воинов под командой маршала де Рэ удерживает мост в Менге да еще полторы тысячи во главе с коннетаблем Франции прикрывают второй мост и охраняют замок в Божанси.

– Печально, конечно, что наши силы так разбросаны, ваше превосходительство, – сказал Дюнуа, – но другого выхода нет. Да ведь и завтра положение не улучшится.

Жанна прохаживалась по палатке. Она дружелюбно рассмеялась, услышав мрачные рассуждения старого тигра войны, положила свою маленькую ручку ему на голову и, дотронувшись до одного из перьев на шлеме, спросила:

– А ну-ка, скажите мне, мудрый человек, до какого пера я дотрагиваюсь?

– Не знаю, ваше превосходительство.

– Эх, Дюнуа, Дюнуа, такой пустяк, и вы не знаете, а беретесь судить о великих делах, хотите угадать заранее, что таится во чреве еще не родившегося дня! Вы говорите, что наши резервы не будут с нами! А мне думается, они будут.

Все оживились. Каждому хотелось узнать, откуда ей это известно. Но тут вмешался Ла Гир:

– Все будет так, как она сказала. И никаких сомнений.

Потон де Сентрайль задал вопрос:

– Ваше превосходительство, вы изволили заявить, что имелись и другие причины не принимать бой?

– Да, И главная из них та, что мы слабы. День был на исходе, и сражение могло бы не закончиться. А уж если начинать, то надо заканчивать победой, и только победой.

– Дай-то бог! А какие еще причины?

– Есть и еще одна. – Она заколебалась в нерешительности, но потом проговорила: -Не настал еще час, предусмотренный свыше. Завтра настанет час.

Военачальники собирались было задать еще ряд вопросов, но Жанна, подняв руку, остановила их. Она сказала:

– Это будет самая великая и блестящая победа, какую бог когда-либо даровал Франции. Не спрашивайте, откуда я это знаю, а верьте, что все свершится именно так.

Присутствующие радостно заулыбались, выражая полное доверие. Начался негромкий разговор, но скоро он был прерван появлением гонца с передовых постов. Гонец сообщил, что около часа тому назад в английском лагере наблюдались шум и движение, необычные в столь позднее время. Немедленно были посланы лазутчики, которые под покровом ночи и дождя должны были проникнуть в расположение противника и разузнать, в чем дело. Они только что вернулись и доложили, что большие соединения англичан были выведены тайно из лагеря и двинулись по направлению к Менгу.

Лица военачальников вытянулись. Они недоумевали.

– Это отступление, – сказала Жанна.

– Да, похоже, – согласился герцог Алансонский.

– Конечно, отступление, – заметили Дюнуа и Ла Гир.

– Вот чего уж никак нельзя было ожидать! – воскликнул Луи де Бурбон. – Теперь, судя по их действиям, цель их ясна.

– Да, – ответила Жанна, – Тальбот одумался, его пыл охладел. Он намерен теперь захватить Менгский мост и улизнуть на тот берег. Решив ускользнуть от нас, он понимает, что тем самым оставляет гарнизон в Божанси на произвол судьбы, но ведь у него нет другого выхода, чтобы избежать сражения с нами. Он это тоже понимает. Только ему не овладеть мостом, мы уж как-нибудь этого не допустим.

– Мы должны преследовать его и помешать, – сказал герцог Алансонский. – А как быть с Божанси?

– Оставьте Божанси мне, любезный герцог. Я разделаюсь с ним за два часа и без всякого кровопролития.

– Совершенно верно, ваше превосходительство. Одного этого известия, которое мы только что услышали, будет достаточно, чтобы их гарнизон не замедлил сдаться.

– Конечно. А на рассвете я уже буду с вами в Менге, подстегивая коннетабля и его полуторатыеячный отряд. Весть о падении Божанси произведет на Тальбота удручающее впечатление.