Жар ночи
Шрифт:
— Не такой уж хороший из меня получился ассистент! — парировал он. — Белль постоянно обвиняла меня в двурушничестве.
От изумления Джулиана запрокинула голову и невольно ударилась затылком о стену.
— Ты обсуждал все, что мы с тобой делали, с нею?! Нет, это уже чересчур! Как только я увидела тебя в саду Леттлкоттов, то сразу же поняла, что ты мерзавец и не заслуживаешь ни капли доверия!
В карих глазах Сина засверкали опасные огоньки.
—
— Перестань. — Она вспоминала те первые встречи: поцелуи украдкой, они в дилижансе дождливым днем, жемчужное ожерелье… О боже! Какой же она была наивной дурочкой! — Лорд Гомфри сказал правду? Твоя сестра действительно велела тебе меня соблазнить?
Он промолчал, но это было вполне красноречивое молчание. Джулиана видела, как ходят у него желваки под кожей.
— Это была скорее просьба, — только и промолвил он.
— Как ты мог?! Я-то думала… — Она осеклась, не веря, что когда-то сочла этого мужчину заботливым и нежным и впустила его в свою жизнь.
Син пристально на нее посмотрел.
— Что ты думала? Что я тебя люблю?
Джулиану передернуло от насмешки в его голосе — ведь он насмехался над ее чувствами! Он лгал ей.
— В саду Леттлкоттов ты могла понять, что я за человек. Как ты сама сказала, мерзавец, не заслуживающий ни капли доверия. Джулиана, неужели ты поверила в то, что сестра попросила меня о том, что я делал без всяких принуждений с бесчисленными твоими предшественницами? Неужели ты думала, что отличаешься от прочих моих завоеваний?
Его вопросы, как он и планировал, задели Джулиану за живое.
— Я не знала, что леди Гределл — твоя сестра. Если бы знала…
Дышать в тугом корсете становилось невозможно. Она сделала несколько глубоких вдохов, чтобы не упасть в обморок, и посмотрела ему прямо в глаза.
— Если бы знала, то избегала бы встреч с тобой. Я не стала бы даже дышать с тобой одним воздухом.
Син рассмеялся, омыв ее лицо своим теплым, с ароматом бренди, дыханием. Она, не сдержавшись, вдохнула этот запах, украла частичку его.
— Бедная, милая моя колдунья… Как же ты, наверное, злишься, что впустила в себя не только мое дыхание, но и кое-что другое.
Если бы раскаяние было темным бездонным озером, Джулиана утонула бы в нем.
Она толкнула его в грудь, но этот гранитный памятник не сдвинулся с места.
— Я не просто злюсь, лорд Синклер, — я испытываю глубочайшее омерзение!
— Правда? Твои слова меня ранят, Джулиана. Но тебе сегодня не везет: я как раз настроен доказать, что ты не меньшая лгунья, чем я.
Прежде чем она успела как-либо среагировать, он присосался своими губами к ее губам;
Но она не могла его в том винить, поскольку сама сделала тот же выбор. И все же ей было больно.
Син оторвался не сразу, продлевая поцелуй, покусывая ее нижнюю губу.
— Скажи, почему Гомфри возомнил, будто он вправе к тебе прикасаться?
Еще не опомнившись от нежданного поцелуя, Джулиана лишь заморгала и не произнесла ни слова. Хватка его рук ослабла — он вновь припал к ее губам.
— Скажи. Объясни, почему я сейчас не должен вернуться в ложу и потребовать сатисфакции?
Лицо и шея ее побагровели: она поняла, какую игру затеял Син.
— Сейчас же отпусти меня! — И когда он попытался вновь угомонить ее поцелуем, она укусила его за нижнюю губу.
— Господи! Кровожадная ведьма! — Выпустив ее из своих железных объятий, Син поднес палец к губе, проверяя, не течет ли кровь, а затем укоризненно ткнул ее тем же пальцем в грудь. — Тебе нравились мои прикосновения, даже не спорь!
Спорить и впрямь было бессмысленно.
— Если еще раз полезешь ко мне с поцелуями, тебе придется прибегнуть к помощи хирурга, — пригрозила она, растирая онемевшие руки.
— Гомфри… — опять начал он.
Джулиана не могла поверить, что человек может быть настолько высокомерным и упрямым.
— Гомфри не должен тебя волновать. Равно как и я, между прочим. После того, что ты наделал, ты больше не имеешь права вмешиваться в мою жизнь. Не твое дело, с кем и где я провожу вечера.
Син растерянно провел рукой по щеке, как будто сам впервые усомнился в верности своих решений. «Вот и хорошо!» — подумала Джулиана. Сердце ее не дрогнуло. Пусть хоть тысячу лет страдает — а все равно не искупит своей вины перед нею.
Он начал подступать к Джулиане, пока не загнал ее в угол.
— Ответь мне на один вопрос. Всего один: почему именно он? Почему Гомфри?
«Это не проявление заботы, — сказала себе Джулиана. — Это ревность: Син бесится из-за того, что я бросила его ради другого». Слава Богу, ей хватило ума не посвящать Сина в свои семейные неурядицы. Как же, должно быть, весело хохотали бы они с сестричкой, узнав о позоре, павшем на род Айверсов! Наутро весь tonуже судачил бы о том, что леди Данкомб расплатилась своей младшей дочерью в счет карточного долга.