Жаркие ночи - Холодные дни
Шрифт:
Султанша это понимала. И от осознания становилось тоскливо. В её жизни нет большей радости, чем любовь, пусть и безответная. Но и от неё приходится отказаться. Ради валиде и братьев. Она действительно должна быть опорой матери. Милой и дружелюбной со всеми девочки больше нет. Рустем-паша правильно сказал. Пора распрощаться с детством и думать о последствиях своих поступков.
Вновь дни незаметно начали сменять друг друга. Рутина захватила Михримах Султан и не отпускала. Каждый день был близнецом предыдущего. Дорогие наряды и украшения, вечно следующие по пятам
Рустем-паша, как казалось султанше, перестал обращать на неё внимание: почти не разговаривал и ночью не притрагивался. Будто его чувства испарились. И это еще больше ранило Михримах Султан. Что толку быть султаншей великой династии, быть единственной дочерью падишаха, если ты несчастлива?
Апатия и безразличие овладели Михримах Султан. Её ничего не радовало. Даже визиты обеспокоенной состоянием дочери Хюррем Султан. Султанша тосковала по Малкочоглу, по своей отвергнутой любви, но мужественно сдерживала все свои порывы. С каждым днём воля её крепла, а характер становился жёстче. На смену чувствительной, ранимой и капризной девочке пришла сильная духом, получившая уроки жизни султанша, понявшая, наконец, что в этом мире не всё так, как она того хочет.
1540 г.
Наступила теплая, свежая весна. Распахнув этим весенним утром глаза, султанша устало выдохнула. Опять наступил скучный, ничем непримечательный день. Ей совсем не хотелось подниматься с постели, и девушка довольно долгое время лежала, чувствуя себя онемевшей из-за своей апатии и тоски.
Когда, наконец, она нашла в себе силы подняться, в комнату по её приказу вошли Измир, Айше и Хюнерли. Последняя всё же вымолила у своей госпожи прощение и поклялась, что отныне не существует человека, который бы смог заставить её предать султаншу. Михримах Султан в виду своей тоски решила, что пусть хотя бы Хюнерли своими рассказами о других странах скрасит её жизнь. Тем более своё наказание она вынесла. Умывшись с их помощью, султанша вытерла лицо полотенцем.
— Госпожа, какой наряд изволите? — спросила Измир-хатун.
Михримах Султан неопределенно пожала плечами. Какая разница, какой наряд она наденет? Ни муж, ни мужчина, которого она любила, не обратят даже внимания.
— Пусть будет что-нибудь сиреневое. И жемчужные украшения.
— Как Вам будет угодно.
Айше-хатун вышла из покоев, держа в руках полотенце, кувшин и чашу с водой. Хюнерли-хатун, оставшись стоять рядом с султаншей, обеспокоенно осмотрела её лишенное эмоций лицо. Михримах Султан, по её наблюдениям, будто потеряла радость и страсть к жизни. И всё потому, что она несчастна.
— Султанша, — обратилась она к той, что я стояла, сложив руки на груди, ожидая, когда принесут наряд.
— Слушаю.
— Быть может выйдем прогуляться в сад? Теплый весенний ветерок, свежий воздух. Вы так давно не выходили из своих покоев. Или, может, Вы желаете навестить свою семью в Топкапы?
Михримах Султан изогнула бровь. Эта хатун и пригляделась ей, что не была обычной. Она была более смелой, не стеснялась спросить о чём-то личном.
— Не знаю, Хюнерли. Я подумаю об этом после трапезы.
Измир-хатун вышла из гардеробной и вынесла аккуратно сложенное сиреневое платье с белыми оборками и жемчужные украшения с диадемой, как приказывала её госпожа. Приведя себя в порядок, Михримах Султан привычно спустилась в главный холл. Её встретила Гюльбахар-калфа, улыбнувшись.
— Доброе утро, султанша. Стол уже накрыт для Вас.
— Прекрасно, — воскликнула та. — Рустем-паша уже отбыл на государственную службу?
— Да, султанша. Совсем недавно.
Грустно улыбнувшись, девушка вошла в холл и села на свою подушку. Как всегда. Складывалось ощущение, что он просто не желает видеться с супругой.
Такие смены в его поведении Михримах настораживали и расстраивали. Единственный мужчина, который любил её, и тот остыл. Даже красота и молодость, а так же титул султанши не говорят о том, что всё её будут любить.
Аппетит отсутствовал у Михримах Султан давно, и девушка очень сильно похудела. Платья, что она носила в Топкапы и незадолго после свадьбы, стали ей большими. И султанше пришлось заказать у швеи новые наряды.
Отпив несколько глотков шербета из своего стакана, она немного пощипала виноград. Еда её не прельщала. Теперь ее вообще ничего не прельщало. Султанша скатилась в пучину уныния. И все, кто её окружал, понимали это, но сделать ничего не могли. Даже Рустем-паша, который с головой окунулся в работу.
Решив все-таки прогуляться, Михримах Султан с Хюнерли вышла в свой оттаявший сад.
Славянская служанка принялась рассказывать о том, как выглядела весной природа на её родине, в Болгарии. Султанша слушала в пол уха, думая о своей судьбе. Неужели, вся её жизнь будет таковой? Сплошной трагедией…
Возвратившись в свой дворец к позднему вечеру, Рустем-паша неторопливо отправился в свой кабинет. Он жаждал зайти к султанше, поговорить с ней. Каждый вечер хотел. Но его пугало состояние супруги.
«Она так тосклива из-за того, что несчастна от жизни со мной, что вышла замуж за меня, а не за Малкочоглу» — думал паша и не беспокоил жену своими чувствами уже долгое время, всё время сдерживая свои порывы.
На втором этаже его встретила обеспокоенная Гюльбахар-калфа и, увидев пашу, подошла.
— Что такое? — нахмурился тот.
— Мы все беспокоимся за Михримах Султан, паша. Я сейчас заходила к султанше в покои спросить насчет хамама. Она плачет. Так горько, что у меня сердце сжалось. Но не беспокойтесь, с ней Хюнерл-хатун.
Мужчина тяжело вздохнул, услышав слова калфы.
— Простите, если лезу не в своё дело, паша, но султанше сейчас нужна поддержка.
Рустем-паша понимающе покачал головой и не смог себя заставить отправиться в свой кабинет работать. Растворив двери его с женой покоев, Рустем-паша вошёл внутрь. Было странно быть здесь при свете свечей. Он приходил сюда лишь спать, когда было темно и свечи погашены, а Михримах Султан спала.