Жаркие ночи в Майами
Шрифт:
— Питер, — простонала она. — О Питер, я кончаю!
Он не мог ответить ей, но его губы произнесли «да». Она замерла. Как она может и дальше стоять так? Разве у нее остались силы в этой безумной оргии ее оргазма? Под толчком его языка она превратилась в сосуд, полный вожделения. Вот-вот пробка вылетит и драгоценный нектар, содержащийся в сосуде, вырвется на свободу и соединится с духом мужчины, создавшего все это. Прилив наслаждения все усиливался. Сердце ее замирало. Дыхание застряло в легких. Она превратилась в тугой комок желания, нависший над его головой. И тут она остановилась. Возник момент потрясающей ясности посреди смятения
— О-о-о! — вскрикнула она, откинув в экстазе голову. Она теряла власть над собой. Все вышло на свободу. Ее ноги сотрясались, пальцы дергались в волосах возлюбленного. Ее губы любви, прижатые к его губам, извергали поток страсти. Она поливала его соком своего наслаждения. Это было бесконечно, и никогда не могло прекратиться. Это будет продолжаться, пока она не иссякнет, пока в ее теле, открывшемся для любовника, не останется ни крови, ни влаги. Она входила в него единственным путем, каким может войти женщина. Ее любовь проникала в него, как он вот-вот проникнет в нее.
И тут она почувствовала себя опустошенной. Она отдала все, что могла. Он знал, что все кончено, но не уходил из нее. Он покусывал ее, целовал, стараясь заполнить пустоту, оставшуюся после иссякшей страсти. Она откинулась назад, и он поднял к ней лицо, не вставая с колен.
— Я люблю тебя, Криста, — проговорил он. — О Боже, если бы ты знала, как сильно я люблю тебя!
— Я знаю, — пробормотала она. — Ты только что показал мне это.
Он поднялся, придвинулся к ней и обнял, а она улыбнулась в ответ.
— Мы могли бы заниматься этим вечно? — спросила она.
— Вечность — это очень долго.
— Не так уж долго.
Он положил руку ей на живот. Она прижала к себе его руку. Он хочет ее еще. Немедленно!
— Подожди, дорогой. Немножко потерпи. Я хочу поговорить с тобой. Хочу, чтобы ты поговорил со мной.
— Я знаю. Прости. Я никогда не чувствовал ничего подобного. — Питер улыбнулся, прося прощения. Как можно быть такой прекрасной? Криста была рядом с ним, обнаженная, влажная после ненасытной любви. От нее пахло желанием, страстью. Питер с трудом проглотил комок в горле. Он должен успокоиться. Обязательно!
Она села, глядя ему в глаза.
— Что мне с тобой делать, Питер Стайн?
— Выйдешь за меня замуж и будешь рожать детей, пока сможешь.
— Я почти уверена, что уже беременна. Наверное, это безумие, но я ощущаю это совершенно определенно.
Питер нежно погладил ее живот. Глаза его сияли любовью.
Не настал ли тот волшебный момент, когда ей следует раскрыть, что она для него сделала? Разговор о браке и о детях очень удобно перевести на деньги. Возможно, как у будущей жены, у нее и найдутся недостатки, но опустошение семейного бюджета не окажется в их числе. Любой мужчина выразит ей за это благодарность. Особенно когда его лицо все влажное от сока ее страсти.
— Мы на самом деле поженимся? — заговорила Криста.
— О да, обязательно.
— Тогда мне надо кое-что сообщить тебе, — сказала она.
Тень неуверенности скользнула по ее лицу: в том, что касается его работы, Питер совершенно непредсказуем. Но беспокойство Кристы быстро исчезло. К черту! Миллионы долларов — это всегда хорошая новость!
— Что-то удивительное? — спросил он.
— Весьма удивительное. — Криста выпрямилась. — Помнишь, как мы ссорились и ты сказал, что я не смогу ничего продать,
— Дорогая, не надо снова об этом…
— Нет, потерпи, Питер. Ты должен меня выслушать.
— Я слушаю, но я думал, что ты простила меня за это.
— Я простила, но в тот момент я была в бешенстве. И потому кое-что предприняла.
— И что именно? — Питер улыбался, выражение его лица говорило: что же ты, моя милая девочка, натворила?
— Я отправилась в Нью-Йорк и повидалась там с моим другом, Льюисом Хеллером из издательства «XX век». Помнишь, он был на книжной ярмарке в тот вечер, когда мы познакомились? Я сказала ему, что ты, возможно, расстанешься с издательством «Уорлд», и он предложил пять миллионов долларов за каждую из трех последующих твоих книг. Они вдвое увеличат тиражи. Ускорят рекламу. Вот так! Каково для тупицы в бизнесе?
— Что?! — воскликнул Питер. Его лицо исказило невероятное, полное изумление.
— Я добыла для тебя два с половиной миллиона долларов, — пояснила, широко улыбаясь, Криста.
— Ты сказала Хеллеру, что ведешь переговоры от моего имени? — спросил Питер.
О Боже! Улыбка исчезла с лица Кристы. Его внимание привлекла эта ложь, а не доллары!
— Да, и это сработало. Тебе нужно только сказать «да».
— Нет, — сказал Питер Стайн. — НЕТ! — проорал он.
— Питер, побойся Бога, о чем ты говоришь? Послушай, меня. Следи внимательно за моими словами. Ты знаешь «XX век». Мы сейчас говорим о гарантиях на будущее. Пять миллионов долларов, вдобавок они сделают твои книги бестселлерами. Это на два с половиной миллиона больше, чем ты получал до сих пор. Это сказочная сделка. И я добилась этого для тебя.
— Ты предала меня, — со зловещим спокойствием произнес Питер.
У Кристы расширились глаза. Кто этот мужчина? Она его не знала. Она толковала с ним о браке и о детях, и тем не менее он для нее совершенный незнакомец.
— Питер, не будь таким завистливым. Ты блистательный писатель. А я заключаю лучшие в мире сделки. Ты же не можешь быть и тем и другим.
— Ты ничего не поняла. Ты просто совершенно меня не понимаешь! — Голос его был полон горечи.
— Да, я не понимаю, как человек может соглашаться, чтобы ему платили вдвое меньше, чем он стоит. Да и кто способен это понять?
Питер поднялся.
— Ты посмела… — выговорил он сквозь сжатые зубы. — Ты посмела отправиться в Нью-Йорк к такой крысе с помойки, как Хеллер, из такой низкопробной фирмы, как «XX век», и ты посмела… посмела… сказать ему, что я готов валяться вместе с ним в грязи, в канаве за несколько миллионов несчастных долларов! Ты ни в чем не разбираешься, кроме денег, Криста. Это настоящее извращение. Низкое, грязное, отвратительное извращение. Тебе нужно лечиться от этого. Я люблю свой труд. Я люблю свое искусство. Я пишу не для того, чтобы делать деньги. Я пишу потому, что должен писать. Для тебя это звучит странно, но другим художникам это понятно. Хеллер и его «XX век» — это литературные проститутки… Они хуже проституток, потому что не доставляют никому удовольствия. Единственное, чем они занимаются, это гребут деньги. Если бы мне пришлось издаваться у Хеллера, я бы отрубил себе пальцы, причем сделал бы это с радостью. А ты, у меня за спиной, пошла просительницей к этому антихристу-издателю и предложила ему меня за чечевичную похлебку. Никогда, сколько буду жить, я не прощу тебе этого.