Жаркие ночи в Майами
Шрифт:
Лайза обернулась к Робу. Может быть, можно еще спасти что-нибудь? Но уже вернулась из туалета Мона, сразу же начавшая трещать, как пулемет:
— Вы не поверите, что один подонок сказал мне там. Спросил, могу ли я устроить ему хорошее времяпрепровождение, если он кинет мне несколько долларов. Дерьмо несчастное! Он просто вывел меня из себя. — Она плюхнулась на стул и в ярости набросилась на Абдула: — Если бы ты был настоящим джентльменом, а не притворялся, то стер бы этого сукина сына с лица земли. Понимаешь, о чем я говорю? Ты меня слышишь? Что за вонючее здесь место! Эти гады выползли прямо из болота. Вынул свои мерзкие деньги… задница, поганый наркоман. Вот он. Вот он!
Вскочив, Мона указала на огромного мужчину, сидящего за столиком с несколькими девицами.
Абдулу стало явно не по себе, его космополитическая самоуверенность мгновенно поблекла. Теперь Мона определенно казалась ему совершенно неподходящей для него девицей.
— Он, наверное, пьян. Забудь об этом, Мона. Везде можно нарваться на идиота, — попытался он успокоить ее.
— Мне кажется, он вел себя весьма оскорбительно, — провоцируя, заметила Лайза.
Чувственный рот Моны неожиданно округлился.
— Эй, ты, затраханная задница! — заорала она через весь зал мужчине, с которым столкнулась возле туалета. — Раздолбанный кусок собачьего дерьма! Иди трахай свою мать, ты!
Она вся посинела, выстреливая оскорбления, как дротики.
Все разговоры прекратились. В «Мезанотте» воцарилась гробовая тишина. Абдул сидел бледный, как полотно. Роб наклонился вперед. Лайза широко улыбалась.
Метрдотель, совершенно парализованный, стоял за своей стойкой, пытаясь представить себе размеры убытков. Девушка, сидящая за столиком вместе с Лайзой Родригес, орала на дельца, который каждую неделю оставлял в ресторане по тысяче долларов. Это очень плохо, но дальше будет еще хуже. Метрдотель вытянул шею в сторону дельца. Может, девица просто шутит. И парень воспримет это именно как шутку? Как бы не так! Тот развернулся на своем стуле, подстегиваемый взглядами своих девок.
— Иди трахни свою мать! У тебя есть мать, засранец? — орала Мона.
Мужчина встал. Кто-то уронил вилку. Ее удар об пол прозвучал оглушительно.
— Заткнись, — шептал Абдул. — Заткнись же!
— Успокойся, Мона, — вставил Роб. — Парень, наверное, пошутил.
Но Мона не собиралась успокаиваться. Она вошла в раж. Мозги у нее кипели, кровь бурлила, она заварила кашу, расхлебывать которую будут другие.
Человек медленно двинулся к ним через зал. Это был крупный мужчина, настолько крупный, что ему приходилось протискиваться между столиками. Руки его были оттопырены, так как бицепсы не давали им прижаться к бокам. На нем был легкий костюм неестественно синего цвета, начищенные остроносые туфли, на запястье огромного размера часы «Ролекс». Он на ходу постукивал суставами пальцев по ладони другой руки.
Тишина в «Мезанотте» достигла поистине космических масштабов. Эту тишину можно было слушать. Роб следил за приближением мужчины. Абдул все глубже и глубже вжимался в кресло.
Наконец мужчина подошел. Остановился позади Роба, глядя на Мону и Абдула.
— Что ты мне только что сказала? — спросил он.
Мона наконец утихла. Она отвернулась и уставилась в потолок. Абдул перевел дыхание. Можно ли найти арабский выход из этой ситуации… такой, чтобы от мордобоя можно было бы откупиться? Ах эти американцы! У Абдула живот свело от страха. Аллах, будь милостив! Пусть эта ужасная Мона проглотит обиду и промолчит!
— Она сказала, — произнесла Лайза, — что если у вас есть мать, то вы должны проделать это с ней.
Парень обернулся к Лайзе, и на лице у него отразилось смятение. Он знал, кто она такая. Ему очень хотелось быть представленным ей. Он мечтал бы с ней подружиться. Даже в этот момент, когда он защищал свою честь, какая-то часть его сознания жаждала наладить с ней хорошие отношения. Однако теперь это оказалось невозможным, и добилась этого Лайза. У него за спиной были девицы, с которыми ему предстояло сосуществовать. Они отправлялись с ним в плавание на его яхте. Они восхищались его мужской силой. Это был его звездный час. Эта черномазая шлюха оскорбила его на глазах всего города. Должна пролиться кровь, но чья? Во Флориде не принято бить женщину. Это бывает в более изысканных местах. Значит, он должен найти
— Слушай, ты, сучий потрох, — сделал он попытку. — Убирайся со своей грязной глоткой на Север, где тебе место, и забери с собой своих друзей-педерастов. Я не хочу, чтобы они были здесь, когда я кушаю.
Все произошло очень быстро. Делец стоял вплотную за стулом Роба. Роб не просто встал, он взлетел, как ракета, отшвырнув при этом стул влево. Его взрывная энергия была яростной. Мужчина был дюймов на шесть ниже Роба, и голова Роба ударила его прямо в челюсть, которую тот выставил вперед, произнося свои оскорбления. Роб действовал наверняка. У него была могучая шея, он представлял собой живой таран, сто семьдесят фунтов мускулов и костей. Удар пришелся по челюсти, мозги у мужчины поплыли. Он рухнул назад, прямо на колени к девице, которая все еще восседала на коленях у своего кавалера, не обращавшего на нее никакого внимания. Потом проехался по столу. Все, что было на столе, оказалось на полу, и фонтан разбитого стекла, креветок, столовых приборов и крови смешался с вибрирующей атмосферой «Мезанотты». Левая нога мужчины еще секунд пять дергалась в воздухе, потом затихла. Как говорят, все кончилось раньше, чем началось.
Роб сел на свое место. Лайза, Мона и Абдул смотрели на него, раскрыв рты.
— Мне ничего другого не оставалось, — сказал Роб. — Так мне кажется.
У них за спиной ресторан гудел он возбужденных голосов. Посетители оказались свидетелями драки в лучших традициях Хемингуэя. Это было великолепно!
Жеребец суперзвезды продемонстрировал свои яйца. Честь женщины была защищена. Мужская честь ограждена. Давид в реальной жизни нанес поражение Голиафу — прекрасное зрелище, причем без дополнительной платы.
— Роб, это было невероятно! — выдохнула Лайза. Она откровенно любовалась им. — Твоя голова в порядке? О Роб!
— Чертовски хороший спектакль, — заявил Абдул и вытер с верхней губы капельки пота шелковым носовым платком.
— Уходим, — заявила Мона.
Все были согласны с ней, особенно Абдул. Он бросил на стол пятнадцать стодолларовых бумажек, чтобы никто не имел повода остановить их на выходе. Лайза возглавляла их шествие. Она удалялась с тем же царственным видом, с каким и появилась. Метрдотель размахивал руками, его жесты были двойственного характера: он и хотел, чтобы Лайза ушла, и не хотел, чтобы она никогда больше не приходила. Трое женщин и один мужчина сказали Робу «браво», когда он проходил мимо них. Пьяный в углу демонстративно зааплодировал. Потом все сидевшие в ресторане решили, что такое дело требует еще выпивки. Инцидент уже становился частью фольклора Саут-Бич.
28
«Семпер» по-латыни означает «всегда» — довольно оптимистичное название для ночного клуба. Вход в него преграждали красная веревка и трое мужчин, выглядевшие слишком крупными для своей работы, которая заключалась в том, чтобы не допускать в клуб нежелательных посетителей. «Нежелательными» оказывались не обязательно чокнутые наркоманы или грязные бродяги, дергающиеся от паранойи и размахивающие ножами. В эту категорию входили люди в костюмах из полистирола, туристы, люди пожилые, некрасивые, слабонервные и вообще все, кто по той или иной причине не нравился горам мускулов, стоящим за красной веревкой. «Нежелательным» с терпеливой вежливостью объясняли, что «Семпер» — маленький частный клуб, куда вхожи только его члены. И это было правдой. При этом умалчивалось, что вышеуказанное правило не распространяется на посетителей «желательных». Определить, кто входит в категорию людей, которых всегда приветствуют в «Семпер», было труднее. Достаточно сказать, что Лайза была олицетворением этой категории. Когда Луи и Ян Каналесы открывали свой клуб, возможно, перед их мысленным взором стоял сияющий образ Лайзы. И теперь, при появлении Лайзы, медведи, охраняющие вход, бросились убирать красную веревку, их бесстрастная грубая сила моментально превратилась в липкую подобострастность.