Жаркие ночи в Майами
Шрифт:
— Бог всегда слушает, — мягко сказал Роб.
— В этой жизни нужно быть самому себе Господом Богом, — заявила Лайза, закрывая тему.
Ей не хотелось продолжать разговор о Боге. Этот разговор ведет только к осложнениям, а она хотела того, чего хотят все девушки. Лайза хотела развлекаться. Немедленно! И пусть оно все катится к чертям собачьим — все прошлое и все будущее! А позднее, когда ночь перейдет в день и Саут-Бич устанет, она хочет затрахать этого парня на песке у моря. Те постояльцы отеля «Арт-Деко», которые просыпаются рано, могут поглазеть с балконов.
—
Она просияла.
— Сегодняшний вечер нужно провести как можно лучше. Мы здесь еще немного выпьем и будем смотреть на гуляющих по набережной. Потом, часиков в девять, отправимся ужинать в «Мезанотту» и выпьем там вина. После этого поиграем на бильярде и еще погуляем, а потом посидим в «Семпер» и послушаем, как поет Лола, встретим там каких-нибудь друзей и повеселимся с ними, а потом поедем танцевать в «Варшаву». А потом уже по желанию. В таких ситуациях решения приходят сами собой.
— Я никогда не видел ничего похожего на это место. Когда я был здесь семь лет назад, тут было как в запретной зоне. Что произошло? — спросил Роб.
— Разве это не замечательно? Ребята из Филадельфии перевернули здесь все вверх дном. Они купили несколько отелей, вложили кое-какие деньги, реставрировали старинные здания, и все мелкие дельцы и уличная мразь смылись отсюда. Я все удивляюсь почему: это выглядит довольно странно, потому что парни из Филадельфии всегда имели репутацию мошенников. Во всяком случае, весь этот проект висел на волоске примерно до восемьдесят девятого года, и потом — бах! — критическая масса сдвинулась, и вот теперь мы имеем то, что имеем.
Лайза махнула рукой в сторону толпы людей, фланирующих мимо их столика. Это была красивая публика, а если они не выглядели красивыми, то обещали стать ими. В толпе легко было выделить фотомоделей. Они шли, высокие и горделивые, демонстрируя свою красоту, окруженные мощной аурой собственного физического самоуважения. Все знали, что надо одеваться в черное, даже немцы и скандинавы. Парни носили круглые очки в металлической оправе, прическу «конский хвост», кольца в ушах. Все они двигались медленно, без всякой цели; в этом ленивом шествии чувствовалось влияние Испании, пришедшее сюда через Южную Америку. Американцы, уроженцы здешних мест, переняли эту манеру, но она все-таки оставалась иностранной, и все это придавало Майами специфический аромат, который висел в воздухе, подобно тому, как запах кубинских сигар висит в воздухе пустой комнаты.
— Я никогда не видел такого количества фотомоделей в одном месте.
— Я слышала, что здесь сейчас десять разных команд. Нью-Йорк, конечно, больше, но фотомодели там теряются в толпе, а здесь, в Майами, как будто всего десять кварталов. Выходишь из своего номера в отеле — и вот ты уже в какой-нибудь компании. Глянь-ка, это Мона.
В толпе появилась Мона. Она двигалась как пантера, ведя за собой смуглого араба, смахивающего на ручную обезьянку.
Мона заметила Лайзу в тот же момент, когда Лайза увидела ее.
— Лайза, детка,
Мона остановилась у их столика — высокая, ноги как сваи, груди как «маркизы», нависли над их головами. Ее запах струился, словно дождь с небес.
У Лайзы брови поползли на лоб. Мона была главной девицей Джонни Росетти. Во всяком случае, была еще на прошлой неделе. Но Лайза теперь враг Росетти, так почему Мона почти что бросается к ней с объятиями? Может, чтобы произвести впечатление на араба? Да, вполне возможно. Ясно одно: все эти «рада видеть — выглядишь замечательно» — пустой треп. В нормальной обстановке Мона не стала бы даже писать на огонь, если бы горела Лайза. Впрочем, Лайза поступила бы так же. Но сегодня Лайза хотела веселья, а на вечеринке всегда нужны люди, даже если ты их терпеть не можешь.
— Это Роб, — отрывисто сказала Лайза. — А это Мона. Она работает в том агентстве, где раньше работала я. Наверное, Мона там главная фотомодель, верно… во всяком случае теперь?
Мона рассмеялась, давая понять, что заметила насмешку, но не обращает на нее внимания. Она протянула руку Робу, и из ее глаз вылетели искры. Роб встал.
— Приятно познакомиться, — проговорил он так, как если бы действительно имел это в виду.
— Ты можешь сесть, Роб, — сказала Лайза.
— Ох, а это Абдул. Я не могу справиться с его фамилией. Она звучит так, словно вы прочищаете горло. У него яхта в Лодердейле. Яхта со спальнями.
Лайза оглядела Абдула с головы до ног. Позднее он обязательно попросит ее украсить собой его яхту со спальнями. Арабы всегда так ведут себя. Кто знает? За кольцо в пятьдесят тысяч долларов она, может, и согласится. Абдул хитро улыбнулся ей, отнюдь не обескураженный тем, как его представили.
— Привет, Абдул, — только и сказала Лайза.
— Для меня это большая честь, — прошепелявил он.
Лайза улыбнулась: тут он попал в точку. Она обернулась к Моне.
— Как Джонни?
Лайза всегда любила сразу переходить к сути дела.
— Сейчас, дорогая, он не очень счастлив, — ответила Мона. — Ты ведь знаешь список врагов, который он ведет. Вы с Кристой проходите в нем под первыми номерами. Но тебе, наверное, плевать на это с высокого места, а?
Мона весело рассмеялась, показывая, что ее список врагов не совпадает со списком Росетти.
— Не хочешь посидеть с нами, Мона?
— Конечно, дорогая. Давайте объединимся.
Было совершенно ясно, что платит за все Абдул, при этом не имея права голоса. Но, судя по всему, он был рад возможности оказаться рядом с Лайзой Родригес. Он придвинул стул для Моны, одновременно не сводя глаз с Лайзы. Роб посмотрел на Мону. Мона посмотрела на него. Лайза глянула на них обоих.
— Мона буддистка, — ко всеобщему изумлению, неожиданно сообщила она.
— Что касается меня, то я последователь пророка Мухаммеда, юный Роб, если я не ошибаюсь, христианин, а Лайза, возможно, католичка. Так что мы здесь, в Майами, представляем целый вселенский собор, — сказал Абдул, проливая тем самым масло на воды, которые могли разбушеваться.