Жаркие ночи
Шрифт:
Я уточнила:
— Она журналист?
— И хороший. Но у нее ведь никакой личной жизни. Совсем никакой. Разве это нормально? Только дети.
Заметив мой взгляд, Кевин оговорился:
— Ну, я, положим, уже не ребенок, и мне назначили стипендию, я не сижу у нее на шее, но у меня ведь две сестры! Еще школьницы. Им обеим хочется учиться, они чертовски способные девчонки, а отец упорно делает вид, что его это не касается. И еще говорит, что, мол, вообще не бабское это дело.
Это уже и меня задело
— Ах, вот как?!
— Это была последняя попытка, — жестко проговорил Кевин, сжав переплетенные пальцы. — Больше я не хочу иметь с ним никаких отношений. Не приеду, не напишу. До этого мама не раз писала ему, но он… Да ладно! Какое тебе дело до всего этого!
— Какое мнедело? Да я…
Вскочив, я схватила Кевина за руку:
— Пошли отсюда, пока он не выбрался из своих джунглей.
Мне вдруг представилось, как звери бросаются врассыпную, едва заслышав шаги Роберта Райта: «Могучий белый человек идет!» А он шагает себе, сшибая пальмы, жизнерадостный и беззаботный, с легкостью бросивший троих детей ради…
Впрочем, тут же устыдилась я, если б у меня обнаружился талант, о котором мне только мечтается, разве я не поступила бы точно так же? Судить поступки художника имеет право лишь такой же художник. А может, только Бог.
И, словно услышав мои мысли, Роберт вдруг ворвался к нам в комнату, забыв о своем обещании предварительно позвонить. Нас с Кевином одновременно бросило в жар, будто нас застали за чем-то постыдным. А ведь, если кому из нас троих и следовало стыдиться своих поступков, это были явно не мы.
— Я решил писать ваш портрет! — громогласно провозгласил Роберт, ткнув в меня пальцем. — Алисия, вас надо писать на фоне волн. В вас чувствуется похожая неуспокоенность. Идемте! Я знаю тут роскошную бухточку. Немедленно, скоро начнет смеркаться!
— Мой портрет…
До сих пор никому из моих знакомых, хоть и начинающих, но все же художников, я не казалась подходящей моделью. То, что моим лицом заинтересовался настоящий художник, мгновенно приподняло меня в собственных глазах. Мне вдруг почудилось, что мое лицо, мои руки, волосы и впрямь хороши так, что их следует немедленно запечатлеть на холсте. Если не для потомков, то хотя бы для современников.
Я покосилась на Кевина: почувствовал ли он то же самое? Он утверждал, что сам не умеет рисовать, но и не заговаривал о том, чтобы писать меня. Он мечтал запечатлеть тайских детишек. Они были ему интереснее, чем я со своим прекрасным лицом…
— Я согласна, — сказала я с излишней торопливостью, в которой тут же покаялась.
Взгляд Кевина прошелся по мне острым лезвием, но когда я повернулась, чтобы глазами спросить: «Ты против?», — он уже смотрел под ноги.
— Ты против? — проговорила я вслух.
— Я? С чего бы
«Господи, я кажусь ему бесчувственной скотиной!» — ужаснулась я.
— Мы собирались поужинать, — сообщила я Роберту, чтобы как-то завуалировать отказ.
Не следовало церемониться с таким человеком, но все же я не могла хамить ему в лицо. Никому не могла. Роберт поморщился:
— Вечная дилемма: дух и плоть. Так и быть, отведу вас в ресторан, а потом…
— Мы и сами прекрасно найдем дорогу, — холодно заверил Кевин.
Его отец опять сник:
— Ну конечно. Я ведь недавно обедал.
— Ты обедаешь каждый день, верно?
Теперь пришел черед Роберта побагроветь:
— Ты намекаешь, что вы с сестрами голодаете?
— Нет, не голодаем! — язвительно отозвался Кевин. — Потому что мама не дает нам голодать. И я тоже теперь подрабатываю.
Это было открытием для меня. Как же я до сих пор не разнюхала, где можно найти его вечером?
— Но мы уже обсудили это. — Кевин явно не хотел продолжать этот разговор при мне. — Не стоит начинать все с начала. Все равно кончится тем же. Пойдем, Алисия.
— Что за чудное имя — Алисия! — крикнул мистер Райт нам вслед.
Я не оглянулась.
— Я должна была отказаться? — спросила я, когда мы вышли на воздух. — Тебе неприятно, что он будет меня рисовать?
Кевин помолчал:
— Мы с ним не враги, если ты это имеешь в виду. Все-таки он — мой отец.
Вообще-то я имела в виду совсем другое, но допытываться не стала.
— Понимаешь, Кевин, у меня еще никогда не было настоящего портрета…
Его лицо приняло неприятное выражение:
— Не надо оправдываться! Это твое дело, чем ты собираешься здесь заниматься. А я, в общем-то, сделал все, что собирался.
— Что именно? — встревожилась я.
— Познакомил вас. Он поможет тебе, не сомневайся. А я могу вернуться домой.
У меня вырвалось:
— О нет!
Кевин рассмеялся:
— Ты его боишься? Да ну, брось! Он, конечно, сволочь, но он не обидит тебя, это уж точно. Клянусь, Алисия, ты смело можешь остаться с ним наедине, жить в его домике сколько угодно, он тебя и пальцем не тронет. Если ты, конечно, не захочешь этого…
— Кевин! — возмутилась я.
— А что? Вы же взрослые люди.
Он произнес это таким неприятным тоном, словно быть взрослым человеком уже само по себе было непростительным грехом.
— Ты говоришь глупости!
Я действительно здорово разозлилась на него. И если б надо мной не висело дамокловым мечом его желание немедленно уехать отсюда, я наверняка высказалась покрепче. Но оттолкнуть Кевина сейчас, значило потерять его навсегда. И все же, он должен был понять, что несет полную чушь!