Жаркие ночи
Шрифт:
— Да ладно тебе, — заметил он уже более миролюбиво.
Наверное, поверил, что я не собираюсь вешаться на шею его отцу в благодарность за то, что тот хочет нарисовать меня.
Теперь можно было прикинуться обиженной и гордо отвернуться, что я и сделала. Быстро встав передо мной, Кевин виновато улыбнулся:
— Ну, не злись. Я ведь почти не знаю тебя, согласись. Может, ты любишь мужчин… постарше.
— Я просто хотела подольше побыть возле моря, — заметила я оскорбленным тоном.
— Оно в двух шагах. Ты можешь подойти к
— И ты тоже, — немедленно вставила я.
— И я.
— От твоего отца тоже никуда не деться…
— Набирается приличная компания!
— Это ужасно! Но никто другой ведь не нарисует меня, — протянула я жалобно, и Кевин расхохотался.
Я поймала его смех и вдохнула его: как хорошо он звучит! Смейся, мой любимый… Пусть ты смеешься надо мной, это ничуть не обижает меня. Пока в моей жизни звучит твой смех, она не кажется такой унылой и скучной, как обычно…
5
— Представляешь, до середины двадцатого века тайская кухня вообще не была известна за пределами Таиланда, — сообщил Кевин, когда мы уселись за столиком ресторана, слишком большого для нас двоих.
Нет, в нем, конечно, были и другие посетители, но мне хотелось почувствовать, что нас с Кевином только двое. Все-таки был рождественский вечер… Жизнерадостные тайцы отмечали его еще веселее, чем было принято у нас. По крайней мере, в нашей семье: традиционный ужин, чинная раздача подарков… Никаких сюрпризов, никакого волшебства. Почему-то я ждала его от этого вечера.
За окнами феерическими дождями рассыпались фейерверки, захлебывалась музыка, из-за которой совсем не было слышно дыхания моря. А мне хотелось слышать его постоянно. Оно напоминало мне мое собственное, такое же взволнованное и прерывистое. Конечно, когда радом был Кевин. А сейчас он сидел рядом, и это было лучшим из всего, что я могла пожелать себе на Рождество.
Внутри ресторана было немногим тише… На каждом столике, и на нашем в том числе, горели свечи, а в зале периодически появлялся пузатый, жизнерадостный Санта-Клаус, чтобы увести в игровую комнату скучающих за столиками ребятишек. Их развеселившиеся родители встречали его не менее радостно, чем дети. Предложи им Санта покувыркаться на желто-красной резиновой горке, пожалуй, не многие отказались бы.
В другое время и в иной компании, может, я тоже с радостью окунулась бы в эту веселую рождественскую кутерьму. Но сейчас, рядом с Кевином, мне только мешали все эти шумные туристы. Я не считала себя одной из них. Мне хотелось стать единственной.
Кевин уже воспрянул духом и увлекся собственным рассказом о тайской кухне, которая интересовала меня куда меньше, чем его голос и движения губ. В мыслях у меня мелькнуло, что это и называется: смотреть в рот. Но я не стеснялась этого.
Мне так нравилось смотреть на его загорелое лицо, которое было совсем другим, почти незнакомым, и вместе с тем прежним. Нравилось слушать его голос, который звучал взахлеб, когда Кевин
Пока он рассказывал мне о кокосовом молоке и соевых бобах, я представляла, что мы женаты, и сидим за столом не в таиландском ресторане, а у себя дома, в Монтане (город я пока не определила, ведь мы были родом из разных). Меня так и подмывало сказать ему: «Дорогой…» Ну, например: «Дорогой, передай, пожалуйста, соль!» Что в этом особенного? Сказать так и посмотреть, как отреагирует Кевин. Услышитли он?
И когда официант заставил наш столик тарелками с салатами и рисом, я, как бы между прочим, произнесла то, что собиралась:
— Дорогой, передай мне соль.
Не скажу, что это далось мне с легкостью. Внутри у меня все закрутилось острой спиралью и стало невозможно дышать. Но голос мой — просто поразительно! — прозвучал до того спокойно, будто я произносила эту фразу десятки раз. И всегда обращала ее к Кевину.
Машинально передав мне солонку, Кевин вдруг поперхнулся и замолчал, хотя до этого говорил и ел одновременно.
— Как ты сказала?
Он смотрел на меня глазами ребенка, который внезапно понял, что взрослый смеется над ним.
— Это слишком, да? — выпалила я. — Извини, Кевин. Правда, извини. Мне вдруг показалось, что мы с тобой, как… Как родные.
— Вот как, — медленно произнес он.
Теперь пришел мой черед захлебываться словами, которые могли удержать его:
— Совсем одни в этой чужой стране. Разве мы не должны держаться друг друга? А что, если с одним из нас что-нибудь случиться? Как с моей сестрой…
Было противно вновь и вновь повторять эту ложь, но что было делать?
Кевин попытался что-то сказать:
— Алисия…
Но я перебила его:
— Я уже извинилась, Кевин. И сегодня к тому же Рождество… Пожалуйста, не надо говорить мне, что я вела себя слишком дерзко.
У него вырвался смешок:
— Да брось ты! Я вовсе не считаю это дерзостью. Это было… чертовски приятно! На секунду мне даже показалось, что я дома.
Это было то самое, что я только что представляла. Я даже рот открыла от изумления: моя фантазия втянула его в свое поле! Жаль, что не удержала.
Отчего-то он вдруг смутился, покраснел и пробормотал:
— Надо было заранее узнать у официанта, много ли в этом кальмаре «чили»… Очень остро.
— Кевин, — позвала я. — Это все Рождество. Санта-Клаус бродит совсем рядом…
Он покосился на мелькающую между столиками приземистую фигуру в красном полушубке:
— Даже чересчур…
Не позволив ему отвлечься на Санту, я быстро и, как мне показалось, проникновенно заговорила:
— Я опять покажусь тебе наивной, наверное, так и есть… Но мне так хочется, чтобы в этот день со мной был… родной человек.