Жаркие ночи
Шрифт:
— Насколько это возможно… в таких обстоятельствах, — ответила я скорбным тоном.
— Пойдем, — позвал Кевин. — Чем скорее мы приступим к поискам, тем скорее ты сможешь почувствовать себя по-настоящему счастливой.
«Да я уже счастлива, дурачок!»
Подцепив свои сандалии, валявшиеся на песке, я пошла за ним следом, каждым шагом возвращая себя к реальности. Мне жутко хотелось узнать, зачем приезжал Кевин к отцу: соскучился, уговаривал вернуться или просто решал какие-то финансовые проблемы? Как он вообще относится к тому,
Навстречу нам попалась смуглолицая девушка из местных, на мой взгляд, очень красивая, как большинство тайских женщин. В ней, правда, было что-то ненастоящее, но эта искусственность вызывала восхищение, как будто она была прекрасной статуэткой. Мне показалось, что, поприветствовав нас неглубоким поклоном, она как-то особенно улыбнулась Кевину. И ревность мгновенно схватила меня за сердце, больно сжав его.
Но Кевин с досадой произнес то, что мгновенно меня успокоило. На какое-то время.
— Жаль, что из меня не вышел художник. И не выйдет… Видишь этих детей? Их нужно рисовать, пока они не выросли. Их глаза.
Я всмотрелась в лица игравших на ярко-зеленой лужайке чернявых малышей. И подумала: дети как дети. По-моему, каждый ребенок может быть интересен художнику, ведь он несет в себе тайну своего будущего.
Когда я сказала об этом Кевину, он посмотрел на меня каким-то новым взглядом и вдруг спросил:
— Алисия, а ты хочешь иметь детей?
— Я? Ну… Конечно, я хочу детей. Как же без них? Не сейчас, но вообще-то…
«Я хочу иметь их от тебя!»
— А зачем ты хочешь их иметь?
— Зачем?
Об этом я как-то не думала. Всерьез не думала. Мне казалось это естественным, таков непреложный закон жизни. Если я не являюсь сторонницей вырождения человечества, то просто обязана…
— Нет, все это не то, — прервал меня Кевин.
Мне показалось, что он раздражен моими банальными рассуждениями.
— Как раз в этом нужно меньше всего заботиться о благополучии всего человечества, — заявил он так серьезно, что я не посмела улыбнуться. — Иначе ребенок всегда будет чувствовать, что появился на свет только потому, что родители следовали своему чувству долга. Это сделает его несчастным на всю жизнь. Только любовь должна становиться причиной рождения ребенка.
Я подхватила:
— Верно! Только любовь.
Набрав воздуха в грудь, как в бассейне перед прыжком с вышки, я спросила, боясь взглянуть на него:
— Кевин, а ты любишь кого-нибудь? Настолько, чтобы хотеть от нее детей?
Минутная пауза нависла надо мной, как грозовая туча, которая давит, несмотря на всю свою невесомость. И она, как положено, разразилась молнией, разбившей мое сердце надвое.
— Я не могу говорить об этом с тобой, Алисия, — не глядя на меня, ответил Кевин таким тоном, которым говорят, когда хотят поставить на место бестактного
— Извини, — выдавила я.
— Нет, это ты меня извини. Я просто не могу болтать об этом на ходу, понимаешь?
Я ужаснулась: «Да он влюблен в кого-то! По уши. Иначе это не было бы для него так серьезно».
Мои ноги сами остановились, у меня просто не было сил идти дальше. Я должна была сесть на эту ухоженную, теплую траву и упиться своим новым горем, которое засасывало меня, как зловещая воронка.
Но Кевин не дал мне на это времени. Обернувшись, он весело спросил:
— Как ты угадала, что это и есть его коттедж? Мы пришли.
4
Встретиться лицом к лицу с мистером Райтом, бунтарем, отшельником и художником, оказалось страшновато. До сих пор, занятая исключительно Кевином, я не осознавала этого, а теперь, приблизившись к его дому вплотную, почувствовала в коленях ту слабость, которая всегда настигала меня перед экзаменами. Обычно я справлялась с этим, но ведь никто из наших преподавателей и не приходился Кевину отцом.
Я попыталась оттянуть момент встречи:
— Он живет здесь постоянно? В этом отеле? Он ведь здесь уже несколько лет?
— Откуда ты знаешь? — отрывисто спросил Кевин.
Его лицо точно осунулось оттого, что отец снова оказался так близко. Несмотря на жару, он даже зябко ежился, поглядывая на окно.
Я сделала безразличное лицо:
— Не помню… Говорил кто-то…
— Значит, об этом болтают?
— Не болтают, нет! Но кто-то говорил.
Он нехотя согласился:
— Да, он живет здесь. Некоторым это нравится. Ты ведь знаешь такого писателя Набокова?
У меня едва не вырвалось название романа «Лолита», но это было слишком на слуху. Я сказала:
— Конечно. «Защита Лужина».
— Ты читала? — удивился Кевин.
— По мне не похоже?
— Да нет же, извини! Это я как раз я не читал «Защиту Лужина», только «Лолиту».
Это слегка потешило мое самолюбие.
— Я всего лишь хотел сказать, что Набоков годами жил в отеле. И ему это нравилось.
Быстро подойдя к двери, Кевин стукнул два раза и заглянул внутрь. Потом вошел, не позвав меня с собой, потом вернулся, натянуто улыбнулся и выжидающе посмотрел на дверь домика.
— Он дома? — спросила я, чтобы он заговорил и хоть немного расслабился.
Но Кевин только кивнул, не отрывая взгляда от двери. Когда она, наконец, распахнулась, он произнес с театральным пафосом:
— Знакомьтесь, леди! Перед вами гений нашего столетия — Роберт Райт.
До сих пор я даже не задумывалась, как может выглядеть отец Кевина, но когда увидела рыжеволосого, бородатого толстяка в светлых шортах и не застегнутой летней рубахе, то была поражена. Явно Роберт Райт представлялся мне не таким… Не таким веселым и шумным, не таким синеглазым, не таким…