Жатва
Шрифт:
Наверху, в гостиной, меблированной скромно, но тща shy;тельно прибранной, она принялась раздувать угасавший огонь. Приготовление ужина для мужа поглотило ее целиком.
Видаль не сводил с нее глаз, его лицо было озарено счастьем, источником которого было только то, что он находился с ней вместе. Когда стол был накрыт и он увидел скудную порцию хлеба и мяса, которую она получила, – паек, выделенный комитетом секции, сияние исчезло с его сурового лица.
– Боже правый! Это все, что нашлось у тебя в доме? Разве два человека могут насытиться этим?
Она
– Не два, Жером. Это все тебе.
– Мне? Я не возьму ни крошки. Это твой паек, и для меня он все равно слишком мал. Даже воробей не насытится. Клянусь честью! Неужели в Париже-так плохо с продуктами?
– Это паек. Но существуют способы – правда запре shy;щенные – получить больше. У меня есть приятельница, перекупщица, которая приносит сюда каждый вечер яйца, масло и другие хорошие продукты. Мы услышим, когда она придет.
Она отворила окно настежь, чтобы не пропустить прихода торговки. Потом некоторое время возилась с глиняным горшком, и только когда ужин был полностью готов, она стала расспрашивать его об этом внезапном, без предупреждения, приезде. Он объяснил все по-солдатски коротко.
– У меня миссия, как выражаются гражданские, когда приезжают в армию. Генерал Дюмурье дал мне два задания. Первое – набрать рекрутов для подкрепления, требующегося в Голландии, и сопроводить их в армию. Это займет, вероятно, неделю. Второе – выступить перед Конвентом с обвинениями против собаки мошенника подрядчика, набивающего свои карманы общественными деньгами, когда солдаты голодают. Это я должен сделать завтра.
Ее лицо помрачнело.
– Неделя! – сказала она через минуту задумчиво. – Может быть, неделя. – Внезапно она взглянула на него с надеждой и страхом. – Но когда ты соберешься в Голландию, Жером, ты ведь не оставишь меня здесь?
Он положил руки ей на плечи и нежно взглянул ей в глаза.
– Ты поедешь со мной, малышка?
– Я должна, Жером. Я больше не смогу оставаться здесь, меня измучили страх и одиночество.
– Бедное дитя, – Он привлек ее к себе и погладил по щеке. – Будет так, как ты хочешь, если ты дейст shy;вительно хочешь этого. Но пойми, это будет кочевая жизнь.
– Пусть. Главное, я буду знать, что ты рядом, и иногда буду видеть тебя.
– Хорошо, твое желание – для меня закон. В конце концов, я же больше всего и выиграю от этого.
Он поцеловал ее, и она, счастливо смеясь, отбежала.
Анжель снова занялась горшком, а Жером подошел к открытому окну и выглянул наружу.
– Черт побери! – выругался он. – Вонь и шум от мастерских в Люксембургском дворце делают жизнь здесь невыносимой.
– И это самое малое из того, с чем мне приходится мириться, – ответила она. – Есть… – Анжель неожиданно замолчала и вскочила, тревожно прислушиваясь. – Вот! – воскликнула она.
Перекрывая грохот пушечной мастерской, раздался пронзительный голос:
– Белье и кружева! Белье и кружева!
Анжель открыла ящик комода и вынула из него небольшой рулончик ассигнатов, – бумажных денег Ре shy;спублики [7].
–
– Но она кричит «белье и кружева»!
Анжель рассмеялась.
– Так надо! Если бы она кричала «яйца и масло», то очень скоро оказалась бы в Консьержери [8].
Она сбежала вниз, открыла входную дверь и с порога молча, знаком подозвала женщину, шедшую вниз по улице с большим плетеным коробом на голове. Торговка контрабандным товаром поставила свою корзину на землю. Казалось, в ней действительно не было ничего, кроме белья и кружев. Но под тонким слоем постельного и столового белья был спрятан куда более драгоценный сейчас товар: яйца, масло, и даже пара цыплят и несколько батонов свежеиспеченного хлеба.
Анжель купила много всего. В этот вечер они закатят пир в честь возвращения Жерома. Цыпленок, полдюжины яиц, упаковка масла и пара батонов хлеба перекочевали в салфетку, которую она принесла с собой. Сделка произошла в тени навеса над входом, где они могли не опасаться соглядатаев, тем более что уже стемнело, к тому же многие в это время вели незаконную торговлю и также прятались по домам.
Анжель отсчитала ассигнаты на десять франков. Торг shy;овка замешкалась, чтобы привести в порядок корзину, затем взяла деньги одной рукой, а другой начала оты shy;скивать сдачу, как вдруг раздался дикий грохот, и совсем близко, не дальше чем у Сен-Сюльпис [9].
Торговка добавила к своей незаконной торговле еще одно, более тяжкое, преступление, выказав приверженность вере, которая была объявлена Республикой несуществу shy;ющей. Рукой, нашаривавшей сдачу, она торопливо пе shy;рекрестилась, и ее губы зашептали молитву Деве Марии. Анжель, напряженно прислушиваясь к зловещему шуму, благодарила небеса, что муж с нею.
Она слишком хорошо знала этот звук. Из всех прочих мрачных звуков, наполнявших Париж, этот был единст shy;венный, заставлявший ее замирать от страха, – у нее начиналось удушье, к горлу подкатывала тошнота, ее терзали видения юноши, чьи крики она слышала однажды ночью на улице Горшечников, по которой эти волки в человеческом обличье тащили его к фонарному столбу, потом повесили.
Торговка торопливо вернула Анжель ассигнаты.
– Оставьте их себе, гражданка, – пробормотала она. – Заплатите мне завтра или в следующий раз. Япобегу лучше, а то, пока сдачу ищу, как бы чего худого не случилось.
Но Анжель всунула деньги ей в руку.
– Оставьте их у себя, – возразила она. – Потом от shy;дадите сдачу. Торопитесь!
Женщина засунула бумажки за корсаж и подхватила корзину.
– Господи! – запричитала она. – Если они увидят ме shy;ня и то, что в корзине, – растерзают на клочки. – Она опять водрузила корзину на голову. – Это опасное занятие, гражданка. Но мы, бедные люди, должны делать то, что можем. Храни вас Господь!
И она удалилась в направлении Люксембургского дворца.